Практически не сказав ничего, Теннант захотел узнать мнение гостя, насколько крепки и долговечны советско-германские отношения. Выслушав ответ с недоверчивой усмешкой, хозяин поднялся, взял со своего письменного стола брошюру и положил перед собой.
— В этой книжице, — сказал Теннант, прижав брошюру растопыренными пальцами, — изложены причины войны, как мы их понимаем, но для вас, русских, она должна представлять особый интерес. В ней есть кое-что, затрагивающее вас непосредственно. Возьмите её.
Теннант двинул брошюру через стол ко мне. Она была на английском языке и называлась «За что мы сражаемся». Составило и издало брошюру министерство информации Великобритании. Помимо краткого изложения политики Великобритании в предвоенные годы и перечня усилий, предпринятых правительством Чемберлена, чтобы договориться с Германией и сохранить в Европе мир, брошюра содержала многочисленные выдержки из «Майн кампф», речей и заявлений Гитлера, в которых тот излагал свои кровожадные замыслы в отношении Советского Союза.
— Мы намерены издать эту брошюру на шведском языке, — признался Теннант.
— Зачем?
— Пусть шведы знают нашу точку зрения. Да и познакомятся с намерениями Гитлера в отношении русских.
— Но зачем вам это нужно?
Теннант снова растянул тонкие губы в улыбке:
— Мы хотим, чтобы они знали истину…
Полпред, перелистав принесённую мною брошюру, оценила:
— Это английский ответ на попытки немцев убедить Швецию, что ей следует пойти с Германией, на стороне которой Россия, а вместе они сильнее западных союзников. Гюнтер (министр иностранных дел) уже спрашивал меня, насколько достоверны намёки принца Вида (германского посла в Стокгольме), что немецкая политика в Скандинавии поддерживается Москвой, и мне пришлось заверить его, что мы стояли и стоим за то, чтобы Швеция была нейтральной…
Пресс-атташе французского посольства Сержа де Шессена я посетил по совету полпреда, порекомендовавшей мне вступить в Ассоциацию иностранной прессы, а Шессен был её председателем. Французское правительство относилось тогда к Советскому Союзу с откровенной враждебностью, буржуазная печать поливала нас грязью. Шессен, отражая эту враждебность, принял меня высокомерно, попытался читать нотации. Узнав, что я пришёл к нему как председателю международной организации, несколько сбавил тон и взял у меня заявление с просьбой принять в ассоциацию. Однако сделал всё возможное, чтобы не допустить меня в ассоциацию, и моя просьба была отвергнута.
2
Мокрым, холодным утром, пересекая с угла на угол центральный парк Хемгорден, я увидел на спинке парковой скамьи рекламный плакат размером с газету с тремя огромными словами «Финска-рюска кригет» («финско-русская война»). Рядом лежала пачка свежих газет и стояла коробка с мелочью. Газетчик разносил газеты и коробки по парку, оставлял на скамьях, и желающие, проходя мимо, брали газеты, бросая монеты в коробку. Взяв газету, я тут же развернул её. Хотя я лишь начал заниматься шведским языком, понять самое важное, набранное крупным шрифтом было не трудно: прошлой ночью начались военные действия между Финляндией и Советским Союзом.
Я побежал в расположенный недалеко от парка корреспондентский пункт ТАСС, где Бекстрем уже сидел над пачкой газет, разложенных в удобном для совместного просмотра порядке. Торопливо просмотрев их, мы отобрали все поступившие из Хельсинки сообщения и стали передавать в Москву, понимая, что работа корреспондента ТАСС в финской столице прекращена, полпредство, как и другие советские учреждения, блокировано, а работники изолированы или даже интернированы. На нас ложилась обязанность, как предупреждал меня ответственный руководитель ТАСС в ночь перед отъездом из Москвы, освещать всё, что происходит и будет происходить в Финляндии.