Среди многочисленных любопытных, высыпавших на берег, я оказался не единственным журналистом: раньше меня туда приехали корреспондент Юнайтед Пресс Роджерс, с которым мы уже не раз встречались, и корреспондент лондонской «Дейли мейл» Хыонис. Роджерс был, как обычно, жизнерадостен — США оставались нейтральными и даже усердно пытались играть роль посредника между Германией и западными союзниками. Хьюнис казался подавленным. Лишь пять дней назад Чемберлен объявил в парламенте, что «Гитлер опоздал на пароход», то есть упустил возможность. Хьюнис знал, что Англия готовилась к большим военным операциям в Скандинавии, но Германия опередила её, захватив одним ударом важнейшие позиции, обеспечившие ей как крепкий правый фланг, так и постоянные поставки через норвежские воды шведской железной руды. (Это было 10 апреля 1940 года — на второй день, когда, как считают историки, началась «настоящая война» между Германией и западными союзниками. Ровно пять лет и один месяц спустя — 10 мая 1945 года, в такой же ветреный, но солнечный день я стоял на валу, опоясывающем замок Хельсиньер, и смотрел через пролив на Хельсингборг, млеющий под лучами полуденного майского солнца. Над замком снова развевался датский флаг, но на батареях плескались на ветру английские флаги, а у стен «замка Гамлета» стояли защитного цвета английские танки, броневики и машины. Начав описывать германо-англо-французскую войну с одного берега Зунда, я закончил это дело уже в роли военного корреспондента в войсках англо-американских союзников на другом берегу Зунда. В его водах мы торжественно утопили наши спасительные, но смертельно надоевшие стальные каски.)
В моё отсутствие Бекстрем передал в Москву пространное сообщение о том, что в Осло, оккупированном германскими войсками, создано новое правительство во главе с Видкуном Квислингом. Выступив по радио, Квислинг объявил, что правительство Ньюгорсвольда, покинувшее столицу, считается распущенным и что вместо него создано правительство «национального единения» (так называлась фашистская партия Квислинга). Помимо обязанностей премьера Квислинг взял также портфель министра иностранных дел, министром обороны назначен майор Вослев, социального обеспечения — Гульбранд-Лунде, юстиции — Юнас-Ли, труда — Сканске. Квислинг призвал все части норвежской армии сложить оружие и не оказывать немцам сопротивления.
Был передан также рассказ бежавшего из Нарвика шведа о том, как два германских эсминца, вошедшие в фиорд, без всякого предупреждения торпедировали два стоявших на якорях норвежских военных корабля, которые тут же пошли ко дну вместе со своими командами. После этого с германских гражданских судов, оказавшихся военными транспортами, были высажены две тысячи солдат, и они в течение ночи заняли весь город.
Лондонский корреспондент ТТ сообщил, что, кроме заявления о намерении Англии оказать помощь Норвегии, пока ничего неизвестно. Угрозы военно-морского министра Черчилля, что любой германский военный корабль, который осмелится появиться в норвежских или датских водах, будет немедленно потоплен, остались пустыми словами.
То, что английские и французские руководители не собирались оказать серьёзное сопротивление германским вооружённым силам в Скандинавии, подтвердил белградский корреспондент Ассошиэйтед Пресс, телеграмма которого оказалась у нас вечером. По сообщениям из Афин, в Эгейском море концентрировались значительные морские силы Англии, которые, как полагают, предназначены для того, чтобы проложить себе путь через Дарданеллы в Чёрное море и оказать поддержку сухопутным и воздушным силам, собираемым Англией и Францией на Ближнем Востоке для действий против России. Французский главнокомандующий этими силами генерал Вейган вылетел из Парижа в Бейрут. Подчинённая ему 250-тысячная французская армия, а также соединения английских колониальных войск готовы к немедленному выступлению против советского Кавказа и других южных районов России.
Это сообщение, как и описание своей поездки на юг Швеции, охваченной тревогой, возбуждением и ажиотажем, я отнёс на телеграф далеко за полночь и, вернувшись домой, отправился спать со спокойным сознанием исполненного журналистского долга. Утром, поднявшись, как обычно, рано и просмотрев шведские центральные и провинциальные газеты — они третий день были забиты описаниями событии в Норвегии и Дании, — составил вместе с Бекстремом обзор. Газеты отмечали, что Лондон и Париж не ожидали этого немецкого удара. Проанглийские газеты оценивали события как, используя слова «Дагенс нюхетер», «самую тёмную главу в истории северных стран». Уделяя исключительно большое внимание позиции Советского Союза, почти все газеты подчёркивали, что Финляндия, оказавшись под защитой СССР, сейчас спокойна за свою судьбу, чего Швеция не испытывает и не может испытывать. В течение дня мы собирали все известия, сообщения, даже слухи о том, что происходит в Норвегии, — Дания была полностью отрезана от всего мира, кроме Германии, и оккупированная страна, как казалось, погрузилась на четыре года в небытие, — торопливо излагали на бумаге, отстукивали на машинках и относили на телеграф в твёрдой уверенности, что наши телеграммы ложатся на стол редакторов ТАСС в Москве через два-три часа.