Прошёл Первомай, прошли второе, третье, четвёртое, пятое мая, а я продолжал сидеть в «Новомосковской», ожидая вызова или распоряжения вернуться в Стокгольм. Дважды ездил в ТАСС, стараясь выведать у ответственного руководителя, кто или что задерживает меня в Москве. Он повторял: «Ждите! Ждите!» — и мимоходом, не входя в подробности, объяснял, что обстановка на Балканах и Средиземном море резко обострилась, крупные силы английского флота, сосредоточенные в восточной части Средиземного моря, получили новые пополнения, напряжение на Балканах возросло, а переодетые в штатское английские и французские офицеры в больших чинах недавно осмотрели турецкие военные аэродромы в Эрзеруме и Карсе, по всей вероятности, изучая возможности их использования для бомбёжки авиацией союзников нефтепромыслов Баку, а также Батуми и Туапсе, о чём французская, английская и американская печать кричали уже столько недель подряд.
— Им, — ответственный руководитель многозначительно поднял глаза к потолку, — им сейчас не до вас.
Тем не менее, нарком иностранных дел нашёл 6 мая утром время, чтобы вызвать меня в Наркоминдел ещё раз. Другая машина доставила меня к тому же подъезду, тот же лифт вознёс на нужный этаж, и я опять оказался в знакомом кабинете с большим столом, на котором не было никаких бумаг. Указав на кресло, стоявшее у стола, нарком спросил, как я понимаю нынешнюю международную обстановку. По моему разумению, обстановка в Европе стала ещё более опасной, всё говорило за то, что приближалось серьёзное военное столкновение и новая вспышка военных действий, безусловно, захватит новые страны, причём оба враждующих лагеря охотно вовлекли бы в войну и нас.
В.М. Молотов наклонил голову в знак согласия. Не задав других вопросов, он заговорил о том, что нам очень важно сделать Стокгольм источником широкой оперативной информации на тот случай, если развитие войны — надо быть готовыми ко всему — помешает нам получать информацию из Лондона, Парижа, а может быть, даже из Нью-Йорка. Я тут же напомнил, что мы старались, составляя обзоры шведской прессы, не упускать ничего, что писалось в шведских газетах о делах или замыслах правящих кругов Англии и Франции, Германии и Италии. Нарком поморщился.
— Этого мало. Потребуется много больше информации. Самой различной информации, по характеру и объёму. Особенно, если наши нынешние источники информации закроются. Вы допускаете такую возможность?
— Конечно, — быстро согласился я, вспомнив, что шведские газеты много раз писали о возможности войны англо-французского блока против Советского Союза и приводили многочисленные и развязные призывы реакционных писак «ударить» по СССР на севере или юге, а ещё лучше — и на севере и на юге. Это привело бы к разрыву отношений и закрытию всех советских учреждений, включая отделения и корреспондентские пункты ТАСС.
Вернувшись к нашим связям с Шведским телеграфным агентством, В.М. Молотов спросил: могло бы оно увеличить свою информацию из столиц западноевропейских государств и США?
— За соответствующую плату, конечно, — добавил он. — Вы же платите ему что-то за информацию?
— Не очень много, в соответствии с соглашением между телеграфными агентствами, — ответил я.
— Ну что ж, больше информации — больше платы. Так ведь?
Я подтвердил, что такова давняя международная практика.
Нарком встал, давая понять, что беседа кончилась, и, пожимая на прощание руку, тихо, но внятно скорее приказал, чем посоветовал:
— Возвращайтесь в Стокгольм немедленно!
Я помчался в ТАСС, изложил Я.С. Хавинсону разговор и передал распоряжение В.М. Молотова — он был не только наркомом иностранных дел, но и Председателем Совета Народных Комиссаров СССР, — и этого распоряжения было достаточно, чтобы в течение двух дней достать мне место в немецком самолёте, летевшим в Берлин (шведский самолёт улетел накануне), заказать место в самолёте из Берлина в Стокгольм, получить германскую транзитную визу и отправить меня из Москвы.
Поздно вечером 9 мая пассажирский самолёт «Фокке-Вульф» после трёх посадок — в Великих Луках, Риге и Кёнигсберге — опустился на берлинском аэродроме Темпельгоф. Узнав, что стокгольмский самолёт вылетает в 7 часов утра, я поместился на ночь в гостинице почти рядом с аэродромом и около 6 часов 10 мая был уже в огромном, пустом и гулком зале вокзала. Служащий авиакомпании «Люфтганза» зарегистрировал мой билет, таможенник черкнул по чемодану мелом, а пограничный чиновник поставил штемпель в паспорте, и я почти первым оказался в зале ожидания посадки. За мной прошли вскоре несколько возвращавшихся домой шведов и финнов и летевших в Швецию других иностранцев, которые, так же как я, расположившись в креслах, приготовились ждать отлёта в полудрёме, в полубодрствовании. Появившиеся немного позже пассажиры-немцы были явно чем-то возбуждены. Из отрывочных восклицаний и фраз, которыми они обменялись, я понял, что по радио только что выступил министр пропаганды Геббельс. Он зачитал меморандум германского правительства, направленный правительствам Голландии, Бельгии и Люксембурга, в котором говорилось, что Германия, видя, как нарушается их нейтралитет её военными противниками, решила обеспечить этот нейтралитет своими военными средствами. Германским войскам приказано занять территории этих стран. Если германские войска встретят с их стороны сопротивление, то оно будет подавлено решительно и беспощадно.