— Ну как, доктор? — поинтересовался Солист.
— Ну как..., ну как...! — заорал тонким голоском доктор. — А мне нечего сказать! Представьте себе, мистер Умник! Что бы они не сделали, они умнее меня! Ни черта не работает! Так что отвяжитесь и идите, оттрахайте лучше сами себя в задницу!
Он повернулся к Солисту спиной, но тот схватил его за плечо, с силой развернул к себе, и дуло его пистолета уперлось доктору в переносицу. У доктора отвисла челюсть. Выпучив глаза, он в ужасе смотрел, скосив зрачки к переносице, на пистолет в руке Солиста. Лицо у него при этом было совершенно дебильным.
— Я сначала оттрахаю тебя, и так, что тебе мало не покажется, — злобно прошипел Солист. — Работай, ублюдок. Думай. Подключи если хочешь, и спинной мозг. Если нас начнут бомбить, я убью тебя первым. Вырежу тебе сердце тупым ножом. Заставлю жрать собственную печень! Твои яйца...
— Ладно — ладно, — прошептал перепуганный доктор.— Дай мне еще время, еще немного. Я придумаю что-нибудь!
— Так-то лучше! — ухмыльнулся Солист и убрал пистолет.
— Но учти, — добавил он. — Через двадцать минут я пришлю вот его поторопить тебя.
И Солист указал на стоящего в стороне огромного негра. Негр выкатил белки и усмехнулся звериной ухмылкой.
— Так что в твоих интересах закончить до этого, — сказал Солист и пихнул доктора пальцем, в живот. — Давай. Время пошло.
Доктор вскочил и, как ошпаренный, кинулся к судовым компьютерам.
Кейт Рейбок очень часто думал о смерти. Еще ребенком он интуитивно осознавал неизбежность встречи с ней, и может быть поэтому в детстве на его лице время от времени появлялся и вновь исчезал отпечаток какой-то трагичности. Когда же от рук грабителей у семилетнего Кейти погибли родители, этот отпечаток стал постоянным. Родственники и друзья больше не удивлялись, что во время даже самых веселых игр во взгляде Кейти остается что-то очень печальное. Его мать была еврейкой, и родственники предпочитали объяснять эту трагичность именно принадлежностью Кейти к народу, где ощущение трагизма и печать его на лице уже несколько веков являются нормой и даже некой отличительною чертой.
Но дело было, конечно, не только в еврействе Кейти. В отличие от своих приятелей, в том числе и евреев, он с некоторого возраста стал постоянно ощущать присутствие смерти в нашей жизни, ее прикосновение к каждому проходящему дню. Ибо в каждом дне жизни Кейта— как, впрочем, и любого другого человека,— в той или иной форме присутствовала смерть. Но так отчетливо чувствовал это только, пожалуй, Кейт.
Он рано понял, что именно он, он лично, он — такой живой, с блестящими умными глазами, с бьющимся сердцем, с розовой кожей, дышащий, улыбающийся Кейти, скоро умрет. Обратится в прах. В пыль. В ничто. Неважно, случится это через пять часов, или сто семьдесят девять дней, или восемьдесят шесть лет. Неважно, потому что и девяносто пять, и сто шестьдесят, и двести лет, самая долгая человеческая жизнь — ничто по сравнению с Вечностью, ничто по сравнению с Богом. Ничто по сравнению с жизнью, которая была до него и которая будет после.
Еще тогда, в юности, Кейт решил протянуть как можно дольше. С одной стороны, чтобы побольше увидеть, узнать и ощутить на этой Земле. А с другой — чтобы лучше подготовиться к встрече с Господом. А для этой подготовки ему понадобится как можно больше мудрости. Кейт знал, что за всю историю цивилизации не нашлось еще ни одного человека, чьей мудрости бы хватило, чтобы понять до конца единственную Главную Книгу человечества.Книгу, данную ему Богом — Библию.
В Библии содержалась тайна жизни. В ней же была скрыта и тайна смерти. Кейт постоянно, с малых лет, читал Библию, и читал так, как надо — с верою.
Но и веру он принял позже, уже в зрелые, если так можно сказать, свои годы.
Существовала и третья причина, по которой Кейт хотел протянуть в этой жизни как можно дольше. Он еще тогда, в детстве, решил сделать все возможное, все от него зависящее, чтобы в этом мире как можно меньше людей погибало от рук бандитов. Может быть, это была форма мести ненайденным убийцам его родителей.
Через неделю после их похорон, не спросив даже разрешения у взявшей над ним опекунство тетки, он записался в секцию боевого каратэ, и уже через полгода стал лучшим в своей возрастной группе. В 18 лет он был абсолютным чемпионом штата.
Тогда же он попросился в полицию.
Из полиции почти сразу ему предложили уйти в спецназ флота.
Кейт сравнил перспективы работы полисменом в маленьком родном городке одного из Средних Штатов (прекращение пьяных склочек в пивной, душеспасительные беседы с юнцами, покуривающими травку, изъятие прав у юных душ за превышение скорости) — с перспективами службы в морском спецназе — и сразу же согласился.
И за все годы своей долгой службы он ни разу не пожалел об этом. Ни разу — кроме того случая, когда все его ребята были расстреляны прямо в аэропорту Панамы, потому что офицер, отвечавший за проведение операции, просто не подумал о такой возможности, и, не обеспечил им прикрытия.
Сам Кейт был тогда ранен и спасся чудом. Добравшись до Штатов, он первым делом пошел в штаб, нашел офицера и при всех ударил его. Всего один раз. Офицер с выбитыми зубами, сломанной челюстью и переломом правой руки угодил в больницу, а Кейт — в тюрьму.
Дело удалось замять благодаря личному вмешательству старого капитана Адамса, подключившего все свои мощные связи, Кейт остался во флоте, и капитан взял его на свой крейсер — коком.
Кейт был даже рад этому. Тогда, в Панаме, смерть впервые прикоснулась к нему своими ледяными пальцами, и он вдруг понял, что протянуть как можно дольше ему на этой работе может и не удаться. Кейт не испугался, нет, и теперешнее его поведение было тому подтверждением, просто он тогда подумал: «А стоит ли всю жизнь до конца посвящать этому бесконечному кровавому бою?»
Так что, когда старый капитан, смущаясь, предложил ему идти на «Миссури» коком, Кейт с радостью и легкостью принял его предложение.
И вот теперь смерть второй раз подошла вплотную к нему.
Черная фигура, стоявшая над ним с наведенным стволом, смеявшаяся, жалевшая его издевательской жалостью — была его Смерть. В последнюю секунду она коварно приняла материальный облик бандита, застреленного Джоан, а сама отошла, развеялась до следующего момента. Кейт предполагал, что следующий момент может быть очень скоро.
Он был уверен, что сделает все возможное, чтобы эти маньяки не получили в свои руки ядерное оружие, и знал, что в этой неравной схватке он, скорее всего, погибнет.
Обезболивающее, введенное Джоан, начало действовать. Кейт, пошатнувшись, встал и направился из подсобки. Он потерял много крови, и от слабости его шатало. Кейт вышел на палубу и медленно побрел по ней. Куда и зачем он идет, что сейчас будет делать, и что ему собственно надо делать, раненому и обессилевшему, чтобы остановить перегружение ядерных «Томагавков» на неизвестную подводную лодку, чтобы выбить бандитов с крейсера, Кейт не знал совершенно.
Джоан шла за ним, сжимая в руках пистолет, готовая выстрелить в любого, кто встанет на пути Кейта.
Девушка уже не понимала, кто она и что, не думала, что она актриса, и красавица «мисс какой-то июль», она просто чувствовала, что всем своим существом принадлежит этому сильному немногословному мужчине. И чтобы с ним или с ней не случилось, они с Кейтом больше никогда не разлучатся. Теперь в мире мужчин для нее существовал только он. Она была уверена в этом. По-крайней мере, сейчас.
Сбоку от них открылся люк, Джоан вскинула пистолет и вдруг увидела лицо Хьюго.
— Ты что? — прошипел он и выразительно покрутил у виска пальцем. — Вообще, что ль? Он, между прочим, может быть заряжен!
— Кейт! — закричала Джоан. — Кейти, постой! Кейт остановился, обернулся и пошел назад . Хьюго тем временем вылез из люка, а за ним показались раненый Джонни и поддерживающий его Питер.
— Шеф, докладываю обстановку! — браво отрапортовал Хьюго подошедшему Кейту.
— Они внезапно смотались. Там все чисто. Мы услышали взрывы, и поняли, что ты дал им просраться! Тут же решили перейти в наступление и мощным автоматным огнем смести укрепленные точки противника. Но выяснилось, что их уже нет!