Выбрать главу

— Это Фитиль? — повторил он вопрос.

Она отложила карточку, взглянула на него и кивнула.

— Как зовут Фитиля? — спросил Гуляев, подавшись вперед.

Она медленно отвела взгляд от окна и посмотрела на него тем же диким затравленным взглядом.

— Будете отвечать?

Она опустила глаза и молчала.

— Нюра, — сказал он, вставая, — если не будете отвечать, мы вынуждены будем вас держать в камере…

Она вскинула голову, глаза ее засияли от слез.

— Каты!

Гуляев почувствовал, как тонкий холодок бешенства поднимается в нем. Она сидела здесь и оскорбляла ею, следователя Советской власти, а любовник ее, сбежав от расплаты, где-то готовил новые грабежи… С трудом он заставил себя успокоиться. Она — темная женщина, многого не понимает в свистопляске последних событий.

— Нюра, — сказал он, — ведь вы такая же работница, как и другие. Вы хлеб свой потом добывали. Для вас эта власть не чужая. Почему же вы не хотите ей помочь?

Она опять взглянула на него, уже спокойнее, хотя дикий огонек все еще горел в глазах.

— Коли она не чужая, за что арестует? За что парнишечку мово как собаку на помойке бросили? Он зараз один, а в дому, как в погребе, — холодно да голо. Все уволокли.

— А когда вы хранили ворованный сахар, вокруг женщины с голодухи только что дерево не грызли, вам было не стыдно? — спросил Гуляев. — Они не такие же, как вы? У них не такие же парнишечки, как ваш? Разве этот сахар и остальное из складов кооперации не им предназначалось?

— Начальству назначалось! — перебила Власенко, зло глядя на него. — Комиссарам всяким.

— Нюра, — сказал он, — поймите меня сейчас… Потом будет поздно. В городе был запас продуктов. Предназначался он прежде всего рабочим, таким, как ты, как твои соседи. А продукты эти выкрали, убив человека. Потом жгли продсклады с хлебом. Теперь люди голодают… И ты виновата в этом. И такие ребятишки, как твой мальчик, могут умереть с голоду, потому что мы не можем поймать банду из-за молчанья таких, как ты…

— Сыночку мой, родименький! — заплакала запричитала Нюрка. — И что ж с тобой делают эти злыдни, что робят!

— Сын ваш на попечении соседок, — сказал Гуляев, еле сдерживаясь, — о нем заботится комсомольская ячейка завода.

— Сы-ночку! — плакала Нюрка.

Опять понеслись в глазах Гуляева бешеные кони под визг и дикое улюлюканье всадников. Опять стали падать люди, зарубленные и прошитые пулями.

— Где может скрываться Фитиль? — спросил он, закаменев от злобы. — Будешь говорить. Или…

Нюрка испугалась. Глаза ее закосили.

— Та я ж не знаю. Вин мне не казав, где прячется.

— Кто к нему приходил, кроме членов шайки? — уже спокойно спросил Гуляев. — Быстро!

— Приходил черный такой… Здоровенный, с бородой!

— Фамилия? Ты же знаешь!

— Та никакой фамилии, с чего вы взяли: знаю!

— Нюра, — сказал Гуляев, подходя к ней и наклоняясь вплотную. — Дорог тебе Фитиль?

Она прикрыла глаза веками, и на измученном немытом лице ее проступило опять такое неудержимое выражение страсти и нежности, ответа уже не потребовалось.

— Так слушай, — торопливо заговорил Гуляев, — я о нем у тебя больше спрашивать не буду! Слышишь? Пусть живет. Черт с ним! Ответь только на один вопрос — ты же в городе всех знаешь: кто такой этот черный, что к нему приходил?

Нюрка открыла глаза и растерянно, с тайной надеждой взглянула на Гуляева.

— А про Рому пытать не будете?

— Про какого Рому?

— Так он же Фитиль!

— Про него не буду. Кто черный, с бородой?

— Дьякон, — глухо сказала она, уже раскаиваясь и сомневаясь. — Он и приходил. Он же и на дело с ними ходил. А как же. А Рома — он только сполнил.

Приказав ее увести, Гуляев посидел с минуту, обдумывая все, что узнал, и ринулся к Иншакову. Теперь в руках его была нить, и надо идти по ней, пока не распутается весь клубок.

По улице гарцевали конные, у заборов пересмеивались кучки селянок. Расшибая копытами лужи, пролетел адъютант Хрена в черной папахе и серой венгерке с выпушкой на груди. Из подворотен лаяли собаки, не решаясь вылезти на улицы. Гуси и куры, накрепко запертые по клетям, глухо кричали в своих деревянных тюрьмах. Князев ушел совещаться к Хрену, и его не было уже с полчаса. Мрачный Фитиль ссорился с хозяевами, требуя самогона, но прижимистые украинцы не спешили выполнить его требование — им не был ясен ранг постояльцев. Старший, видно, пользуется уважением, зато двое других не очень похожи на батькиных хлоп-Клешков вышел и стал под пирамидальным тополем, наблюдая сельскую улицу. Свежий ветерок холодил лицо, гнал по улице палые листья, Осень горела в садах, и вся земля была в октябрьской мозаике алой, оранжевой, рыжей, золотой, бурой пожухлой листвы. По ней выплясывали кони и проходили ноги в сапогах, на ней толклись и кружились чоботы молодок.