- Авар!
Авар вошёл тенью, как будто он стоял невидимый тут же и только ждал моей мысли о нём.
- Авар. Ты пойдёшь сейчас с тысяцким и он тебе найдёт людей, что были в ту ночь, помнишь, когда мы их резали спящих?
- Да.
- Мне нужны из них двадцать человек, не больше и не меньше. Через час они должны быть у меня здесь. С оружием. Всё.
Авар исчез так же, как появился.
Я прислушался к себе, и мне показалось, что та власть, тень которой я ухватил, может прочесть мои мысли и исчезнуть. Я пытался не думать о ней, но мысли мои шли фалангой помимо моей воли, они хотели победы, и я не мог их остановить. Скоро они перешли в заклинание: быстрее, Авар, быстрее, Авар, быстрее... И он не подвёл, Авар. Он стоял передо мной, согнувшись и глядя в пол, а за ним, так же согнувшись и так же глядя в пол, стояли двадцать героев; часть из них верила Богу, часть была отборными подлецами, кто-то постоянно признавался в любви своим жёнам и после этого со спокойной душой шёл к продажным девкам, но все они верили мне, тогда, когда я их выбрал, и они сделали своё дело, каждый по-своему, но все одинаково. И сейчас они стояли перед государем, втайне надеясь, что он, может быть, ещё Бог. Эта надежда читалась в их фигурах, и лишь Авару было всё равно, Бог я или государь, или оборотень, он повидал всякое.
- Авар.
- Да, государь?
- Уйди. Сделай так, чтобы нас никто не услышал. Потом ты выведешь их, и...снова впустишь. Ты их запомнил?
Авар поклонился и исчез тенью тайны, которая ждала его.
- А вы выпрямитесь, вам теперь нужно стоять в полный рост, и смотрите прямо мне в глаза - я не хочу вас обмануть.
Я дождался их глаз и продолжил:
- Я уже не Бог. Он ушёл, а я не смог. Но вы можете привести Его ко мне. Вы готовы?
- Мы сделаем всё, - был глухой ответ.
Они стояли прямо. Это было всё, что мне нужно, неважно, сделают ли они, что я хочу или здесь же, за порогом, сговорятся убить меня и выбрать Спасителя. Главное, чтобы они стояли прямо, всегда.
- Вы пойдёте к воротам, к главной башне, вы найдёте тех, кто был в дозоре в ту ночь, когда ушёл государь и жрецы, и всех их приведёте сюда, немедленно и тайно. Живых. Это главное - живых. Если не найдёте их, ведите их жён, детей...
Они ждали.
- Это всё. Авар проводит вас. Авар!
Снова появилась тень, Авар. Я кивнул ему. Странно, но тени всегда слушаются нас, словно знают, чего мы хотим. Авар увёл их.
А я снова был один и снова боялся мыслей. Мне казалось, что даже шорох их может сейчас всё испортить. Я взглянул на себя со стороны и понял, что глаза мои безумны. Да. Я ждал, а ждать - это всегда безумие в каком-то смысле. Кого я жду? Сейчас их приведут ко мне, и среди них будут Его наместники. Сколько их будет? Трое? Четверо? Неважно. Я найду способ заставить их спасти Город. В конце концов, - я усмехнулся, - ведь именно они поручили мне его, так что пусть видят в этом свою волю. Я разговаривал с ними, так, словно они были рядом. Я разговаривал с ними до тех пор, пока не понял, что это не моё безумие, что они - действительно рядом, здесь, что я не один. Я медленно повернулся.
- Твои люди придут ни с чем, - сказал он. - Ты зря выдал тайну.
- Значит...вы услышали меня...мои мысли.
- Мы слышим всех.
-...Город...обречён.
Он вздохнул тихо.
- Мы предлагали тебе уйти.
- А я остался! Отсосите!
- Трой, я здесь, чтобы сказать тебе слово.
Его голос был ласков, но твёрд. Так говорят не с детьми, так говорят, когда уходят, уходят навсегда. Мне стало жалко себя, я стиснул зубы, чтобы слёзы остались тому, кто...кому угодно, только не ему.
- Я слушаю, - я хотел сказать громко, но вышел шёпот.
- Монсегюр.
- Монсегюр...- повторил я. - Что это?
- Это город.
- Где он?
- Его ещё нет.
- Города нет, а имя есть?
- Так бывает. Вехи расставлены, а имя...имя - это всего лишь судьба.
- Зачем мне знать это имя?
- Тебе не надо его знать, просто ты должен был его услышать.
- Зачем?
- В нужное время оно отзовётся в тебе.
- И?
- И ты сделаешь то, что должен.
- Хорошо. Я его услышал. Теперь я хочу, чтобы ты услышал имя.
- Говори.
- Город. Это имя не отозвалось в тебе?
-...Трой...мы предлагали тебе уйти.
- Нет. Вы обманули меня, чтобы увести государя...без греха.
- Трой. Ты не веришь нам. Жаль. Предложения наши идут в порядке старшинства. Ты был старшим. После тебя - государь. Но ты выбрал.
- А если бы я согласился?
- Всё для тебя было бы по-другому.
- Что, например?
- Например, ты бы никогда не услышал этого имени - Монсегюр. Разве что когда-нибудь, нескоро, прочёл бы о нём в каких-то исторических хрониках. И для нас это было бы лучше.
- Почему?
- Потому что ты знаешь царицу морей, коротко. Такими связями не бросаются.
- Хорошо. - Я согласился, я сник, его любовь была очевидна, она была сильнее моего неприятия судьбы, но я хотел знать, хоть краем, - ради чего всё это? - Скажи, ради чего всё это? Ради чего?
- Не понимай буквально то, что я скажу.
Я ждал, глядя на него.
- Далеко на севере есть страна, она велика и красива. Там полгода цветут деревья и травы, а полгода лежит снег.
- Что такое снег?
- Это как фата, белый дождь, под которым можно стоять веками. Страна эта важна для нас - для нас и вас.
- От неё что-то зависит?
- Уже да.
- Как она называется?
- Тебе этого не надо знать...пока.
- Что там за люди?
- Люди?.. Можно сказать, что пока она безлюдна.
- Хм. Это...как Монсегюр?
- Да. Но с другой судьбой. Эта страна родится, когда падёт Город.
- И ради этой страны...
- Нет. Если бы ты принял предложенное тебе, то - да. Ты выбрал другое.
- Монсегюр?
- Не печалься, Трой. Монсегюр - твой последний город. Других не будет.
- Странно.
- Что странно, Трой?
- Я хотел пытать ваших жён и детей на ваших глазах, пока вы... А теперь...
- Трой. Ты можешь просить о чём угодно. Твои просьбы будут рассмотрены серьёзно, и что возможно, будет сделано.
Да, конечно. Лучше это, чем ничего.
- У меня всего две просьбы.
- Я слушаю.
- Первая - чтобы одна женщина забыла обо мне.
- Твоя девушка о тебе забудет. Вторая?
- Девушка?
- Для тебя она всегда останется девушкой.
-...Хорошо.
- Вторая? - напомнил он.
- Город не должен пасть.
Он вздохнул терпеливо.
- Это невозможно.
- Это возможно.
- Ты хочешь предложить что-то конкретное?
- Да.
- Говори.
- Там, в старом городе, есть могильник. Он не старый ещё, ещё всё живо.
- Что живо?
- То, что там. Чума.
Он молчал, ожидая, что я скажу дальше.
- Сколько вас?
- Что ты хочешь?
- Вы провели незамеченными два десятка людей. Значит, вы можете так же незаметно бросить в колодцы, там, за стеной - там всего лишь девять колодцев, - чуму.
- Это не спасёт город, он погибнет от той же чумы.
- Но это не будет поражение, нас не будут резать и насиловать.
- Не спасётся никто.
- Я готов пойти на это.
-...Трой...тогда Монсегюр минует тебя.
- Почему?
- Там нужны воины, а не жертвы.
- Это важно?
- Только для тебя.
-...Я ненавижу их, ожидающих за стенами минуты нашей агонии, я хочу истребить их...крыс...
- Они не крысы, Трой. Они всего лишь варвары. И Город - их трофей.
- Он ещё не их.
- Да. И чем дольше это продлится, тем лучше. Постарайся, Трой. Твоя услуга не будет забыта. Как мы и обещали, Монсегюр будет твоим последним городом.
Мне было страшно. Последний город - это как последний день. Вот наступает день, и ты знаешь, что он последний. И никто не знает про себя, как он примет этот день - будет ли он, стиснув зубы, смотреть в глаза смерти, или будет кататься по земле, воя молитвы и проклятия. А есть ещё много чего между этим.
- Я...принимаю...Монсегюр.
- Хорошо, Трой. Ты можешь меня всегда найти за базаром, на Втором тупике, мой дом выложен чёрным камнем внизу. Твои люди - в двухстах шагах от дворца. Мне пора.
И он ушёл. Как всё просто - он просто исчез в стене. И я знал, что я тоже так смогу...потом, после Монсегюра.
Авар появился за тенью Авара, вошли мои люди. Они стояли прямо, но прятали глаза.
- Да, - сказал я устало и легко, - они ушли.
- Да, государь. Мы не успели совсем немного.
- Спасибо вам. Забудьте обо всём. И будьте готовы. Вы свободны.
Но они стояли на месте.
- Что-то ещё?
И тогда он отделился. Я предчувствовал его, я чувствовал его давно, и теперь мне было интересно увидеть его, интересно тем, последним интересом приговорённого, желающим увидеть лицо своего палача. Да, он выделялся. Глазницы его были больше и глубже, рот был широк, а нос чуял власть.
- Что-то ещё? - спросил я его.
- Да, государь.
- Что ты хочешь?
- Того же, что и все. Справедливости.
- Справедливость - одна для всех. Завтра ты, так же, как и все, получишь полхлеба и четыре ложки овса для размазни. Или ты хочешь больше?
- Я хочу справедливости. Все хотят справедливости, -
и он оглянулся на остальных.
- Ты хочешь спасти город?
- Да.
- Вот, возьми. Вот посох, вот корона. Вот - трон. Это всё твоё. Бери, бери.
Он не ожидал этого и сделал шаг назад. Он бы отдал всё, чтобы не сделать этого шага, но он сделал его, и за его спиной произошло движение, как откатившая волна.
- Государь, люди голодают...
- Ты хочешь жрать?
- Народ хочет справедливости, - угрюмо повторил он.
Он был умён. Очень умён. Он знал, что пока повторяет это, он - хозяин. Ибо слова его были правильны.
- Что ты предлагаешь?
- Я предлагаю тебе уйти. Мы тебя не тронем.
Всё. Ад закончился. Я мог быть свободен. Мог, но...я был свободен всего три секунды. Мимо нас проскользнул Авар, и неуклюже задев его, кинулся на колени перед этими...теми, кто уже был новой знатью.
- Люди, - прошептал он, - люди! Государь так же, как и все, ест полхлеба и четыре ложки овса. Люди, неужели у вас нет совести?
- А остальные? - раздался голос сзади, и все посторонились. - Остальные? Дворец живёт не как город. Мы знаем. Все знают. Все видят. Может, государь и получает столько же, сколько и все, но почему его придворные должны жрать, развлекаться с сучками и пить вино, когда мы, когда все...
Послышался одобрительный гул.
Я уже смотрел мимо нового государя туда, в эту толпу.
- Чего вы хотите?
- Справедливости. Все люди равны. Богатых быть не должно, это наше богатство, наш труд, наши мозоли.
- Хорошо. Я согласен с тобой. Чего ты хочешь?
- Они должны всё отдать. - Он посмотрел на остальных. - Так?
- Да, так, так, - раздалось с десяток голосов.
- Они должны работать. Как все. Так?
- Так, так...
- Они должны освободить свои дома.
- Правильно, правильно...
- И ещё - они должны быть как все, а если будут корчить из себя особенных, то и разговор будет с ними особенный.
Они не могли спасти город, лишь ускорить конец.
- Хорошо. Я согласен. Я должен подумать, как всё устроить. Завтра утром мы с вами всё обсудим ещё раз.
- Не обмани нас, государь. У дворца стоит восемьсот человек, и мы не разойдёмся, а если потребуется, обойдёмся без тебя. Так, ребята?
- Так, так...
- Хорошо. Пусть кто-нибудь из вас останется, чтобы можно было в любую минуту связаться с остальными. И ещё. Отберите людей - трёх-четырёх человек из вас по вашему усмотрению, с которыми я могу посоветоваться и которые вас не обманут. Чтобы всё было справедливо, как хотите вы и как хочу я.
- Уже сделано.
- Тогда я жду их завтра утром. Это всё?
- Всё. Государь, ты такой же простой человек, как и мы. Мы не желаем тебе зла. Мы верим тебе. Ты много сделал. Но те, кто тебя окружает - они нам не нужны, и тебе не нужны. Будь с нами - и мы будем с тобой. Так, ребята?
- Так, так...
- Ты хотел подумать, мы уходим, до утра. А с тобой останется, - он осмотрел всех, - вот он. Останешься, Кима?
- Конечно, и разговора нет.
- Всё, пошли, ребята.
И он первым направился к выходу, за ним двинулись остальные. Последним ушёл несостоявшийся государь, он спохватился, когда уже все вышли, и торопливо, ни на кого не глядя, удалился. Нас осталось трое - я, Авар и Кима.
Я знал - что бы я ни решил, их решение будет другим. Потому что настала эра справедливости. Периодически эра эта настаёт то тут, то там. Человек не видит себя, иначе бы он знал, что справедливость лично для него состоит в том, чтобы его пытали, издевались над ним, а потом убили. А его жажда справедливости - это просто жажда благ, которые несомненно придут к нему по закону справедливости, когда наступит справедливость. Когда благ жаждут все - наступает эра справедливости, эра борьбы за блага. Золото, кровь, власть становятся ветром, наполняющим паруса справедливости, и справедливость не спешит резать их на флаги. Справедливость идёт неумолимой поступью духа человека, его внутренностей до тех пор, пока в духе не появится страх, страх того, что пощады не будет, что справедливость эта однажды придёт и за ним. Он видит, как справедливость настигает одного за другим, и видит, что закона, последовательности в этом нет, и начинает понимать, что в справедливости, как и в жизни обычной, подлой побеждает не достойнейший, а сильнейший. И надо отдать справедливость в руки сильнейших, пока ещё она не перемолола достойнейших. И вот тогда паруса справедливости начинают резать на флаги, и достойнейшие во главе колонн понесут их туда, куда укажут сильнейшие. И власть сильнейших освящена Законом справедливости, ибо за справедливость боролись все, а они в этой борьбе всего лишь честно победили. Я был государем, государем без государства, и мне оставалось лишь ждать, когда появятся сильнейшие и объявят мне свою волю (либо перережут мне горло, либо вручат флаг).