Аустрин попросил ввести его в курс дела. Виктор Зиновьевич раскрыл папку и, отодвинув ее в сторону, начал докладывать. Память у него была цепкая — Карпов хорошо знал материалы дела.
Леонид Николаевич Кременецкий родился в Харьковской губернии, потомственный дворянин, от роду пятидесяти лет, с высшим военным образованием. В жандармском корпусе прослужил около тридцати лет, последняя должность — начальник Пензенского губернского жандармского управления. Обвиняется в исполнении гнусных законов царского правительства, в укрытии с целью спасения от возмездия информаторов и филеров жандармского управления. Получив сведения об Октябрьском перевороте в Петрограде, Кременецкий уничтожил личные дела, картотеки, донесения и другие документы. Жил на нелегальном положении.
На допросах ведет себя просто, пытается внушить следователю, что он откровенен.
Кременецкий, которого ввел боец охраны, остановился у порога, опустил глаза. Штатский костюм мешковато висел на нем: владелец его сильно похудел.
— Проходите, садитесь, — пригласил Аустрин, указав взглядом на кресло.
Кременецкий тяжело опустился, положил перед собою крупные холеные руки.
— Скажите, вам понятно предъявленное обвинение? — спросил Рудольф Иванович.
— Да, понятно. Меня обвиняют в том, что я исполнял законы царского правительства. Признаю, исполнял. Я находился на государственной службе и своими обязанностями не манкировал, — проговорил Кременецкий, поправляя загнувшийся лацкан пиджака.
— Вы признаете, что всеми средствами защищали самодержавие?
— Я потомственный дворянин и добросовестно защищал интересы своего класса.
— С какой целью вы уничтожили документы жандармского управления? — спросил Аустрин.
Ироническая ухмылка появилась на губах Кременецкого.
— Наивный вопрос, гражданин комиссар. Чтобы спасти тех, кто верно служил нам.
— Все ли вы рассказали о деятельности Пензенского губернского жандармского управления?
— Я стараюсь быть откровенным: потеряв голову, по волосам не плачут. Я о многом уже рассказал гражданину следователю, — сказал Кременецкий, стрельнув взглядом в сторону Карпова. Виктор Зиновьевич кивнул, подтверждая, что обвиняемый дает исчерпывающие показания. — В мои годы память слабеет… Хорошо помню нашу встречу с вашим лидером Кураевым, — сказал Кременецкий после минутной паузы. — К сожалению, его пророчество сбылось, большевики победили… Меня, конечно, расстреляют, гражданин комиссар? — вдруг спросил он безучастным голосом, словно поинтересовался прогнозом погоды. — Впрочем, я уже ничего не боюсь: жизнь гинула, принципиально нового, очевидно, ничего не встречу…
— А какое решение вы приняли бы, попади я в ваши руки?
— Не знаю. Скорее всего, сослал бы на каторгу, а может быть, и вздернул…
Коллегия комиссариата по борьбе с контрреволюцией вынесла постановление о расстреле Кременецкого.
В понедельник перед обедом позвонила председатель губкома партии Бош. Рудольф Иванович ждал вызова и подобрал необходимые документы для доклада о положении в городе Пензе и в губернии.
Евгения Богдановна встретила Аустрина на середине кабинета, по-мужски крепко пожала руку, пригласила сесть. Рудольф Иванович подождал, пока села Бош, и тогда опустился в кожаное кресло.
Бош не отводила испытующего взгляда, и Аустрин смутился: с женщинами он всегда чувствовал себя смущенно. Во время доклада пытался незаметно рассмотреть собеседницу. Подвижные брови, тонкие губы, скобки морщин у рта говорили о волевом характере Бош.
Рудольф Иванович рассказал о саботаже, листовках, кулацких выступлениях, бандитизме и мошенничестве; не скрыл соображения о том, что не исключена возможность существования антисоветской организации «Союз русского народа».
Евгения Богдановна слушала внимательно, не прерывала. Лишь когда Аустрин сообщил о расстреле Леонида Николаевича Кременецкого и бывшего пристава Родина, глаза ее загорелись.
— Правильно! Таких гадов надо расстреливать беспощадно! Простите, коли уж перебила вас, — один вопрос: во всех губерниях созданы чрезвычайные комиссии, почему здесь комиссариат?
— Наверное, чтобы не выделяться среди других подразделений губисполкома. Но уже принято решение о преобразовании комиссариатов, — поспешно добавил Аустрин.
— Надо немедленно опубликовать об этом сообщение в газетах. И вообще, Рудольф Иванович, в вашей работе, по-моему, должно быть как можно больше гласности. — сказала Бош, подула в мундштук папиросы, освобождая его от табачной пыли. — Пусть люди знают, чем занимаются чекисты. Это будет способствовать повышению бдительности. Надо, чтобы люди сами шли к вам: без помощи народа чекисты слепы и глухи…