Его внимание привлекали ощеренные, клыкастые пасти львов по углам массивного стола из черного дерева, хрустальная люстра с забавными висюльками, печь с причудливыми узорами изразцов, лепные украшения потолка.
По какому вопросу совещание, Василий не знал, собирались они часто, поэтому никаких догадок не строил.
Уездный уполномоченный Голиков сидел за своим столом и что-то писал; несмотря на жару, он был в суконной гимнастерке, застегнутой на все пуговицы. Изредка отрывался от документа и окидывал взглядом собравшихся, должно быть решая, не пора ли начинать.
Но вот он поднялся, одернул гимнастерку, поправил ремни.
— Прошу внимания, товарищи! Я созвал вас по необычному поводу. За последнюю неделю в уезде зарегистрировано шестьдесят четыре случая заболевания тифом и два случая — холерой, умерло семь человек. Эпидемия быстро распространяется, одна из причин — слабый карантин. Призывы врачей на этот счет остаются гласом вопиющего в пустыне: население не осознает возникшей опасности. Уисполком принял решение, обязывающее нас активно включиться в это дело, в частности осуществлять строжайший контроль за соблюдением условий карантина…
Далее Голиков говорил о том, что нужно надежно перекрыть дороги между благополучными и неблагополучными населенными пунктами; всеми имеющимися в их распоряжении средствами контролировать соблюдение карантина в городе, остановился на других необходимых мероприятиях.
— А борьбу с бандитизмом можно временно прекратить? — спросил Тарасов, усмехнувшись.
— Разумеется, нет, — серьезно ответил Голиков, не замечая усмешки или не реагируя на нее.
— К сожалению, в сутках всего двадцать четыре часа! — бросил кто-то из заднего ряда.
— Работайте двадцать шесть часов: на час раньше вставайте и на час позже ложитесь. — Голиков улыбнулся: он любил и понимал острое словцо.
Затем сотрудники рассказали о своем участии в административном и медико-санитарном карантине, выступили с конкретными предложениями.
— Я думаю, Дмитрий Николаевич пошутил, говоря о прекращении борьбы с бандитизмом, — сказал Прошин, поглядывая в сторону Тарасова. — Каждый из нас имеет немалые возможности, надо умело использовать оперативные средства, мобилизовать актив… А бандитизм — эту опасную чуму — ликвидировать можем только мы. Пока Недосекин гуляет по нашей земле, нам не видать покоя…
До конца двадцать второго года в Нижнеломовском и соседних уездах действовала крупная политическая и уголовная банда, которую возглавлял фельдшер Недосекин, имевший скрытых единомышленников во многих селах.
На счету банды Недосекина была гибель сотрудника чека, смерть председателя Выглядовского сельсовета, ограбления магазинов, винных заводов, многие тяжкие преступления.
Василий Прошин и Дмитрий Тарасов шли по сонному городу, тихо переговаривались. Ночь была темной, на окраинных улицах заливисто лаяли встревоженные чем-то собаки.
— Вот ты сказал, что я пошутил, — сказал Дмитрий, касаясь пальцами плеча Прошина. — Конечно, пошутил, но в каждой шутке есть доля правды; в одну руку две вещи не возьмешь…
— Что ж, по-твоему, выходит, надо отстраниться от борьбы с эпидемией? Так, что ли?
— Зачем отстраняться? Просто я хотел сказать, что нельзя забывать о наших главных обязанностях.
— К этому никто и не призывал. Ладно, хватит об этом… Слушай, Дмитрий, у меня к тебе личная просьба.
— Слушаю. — Тарасов остановился, сверкнув в темноте глазами.
— Пошли, пошли. Понимаешь, я и Анечка любим друг друга, но…
— Знаю об этом, желаю вам счастья.
— Мы решили жениться, а родители ваши категорически против.
— Жениться? А не рановато? Анечке еще нет и восемнадцати.
— Я не могу без нее, понимаешь? И она тоже. Помоги уговорить стариков.
— Трудная задача. Наш старик крут норовом, его просто не уломаешь. Из той породы, про которых Некрасов писал: «Мужик, что бык: втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттуда не выбьешь…».
— А если мне самому поговорить с ними?
— Обожди, не торопись — надо подготовить их. Я попытаюсь.
— Спасибо, Дмитрий, — поблагодарил Василий.
— И чего ты нашел в ней, малявке? — сказал Тарасов, явно рассчитывая подзадорить товарища.
— Любят не за что, а вообще, — проговорил Прошин, не находя веского объяснения.
— Старая философия влюбленных. А знаешь, я заметил: парни глупеют от любви, а девушки, наоборот, умнеют. Почему, а?