Мешки с рожью и картофелем перегрузили на свои телеги, забрали у убитых документы, деньги, сняли чуйки; чужих лошадей повернули в сторону села.
На суде Егорушкин и Буланов, чтобы смягчить свою вину, говорили, что совершили преступление «по своей темноте и несознательности», что их вынудил на это «нестерпимый голод». Суд решительно отверг беспочвенные объяснения подсудимых и приговорил их к расстрелу. Но это случилось двумя месяцами позже.
А в тот вечер, когда возвратились из Кувак-Никольского в Нижний Ломов, Василий пригласил Земскова к себе: ему тогда очень хотелось поговорить с Сергеем Степановичем, проверить порою возникавшие у него сомнения, найти ответы на вопросы, которые выдвигали события тех трудных лет.
— Вот моя келья, тут я и живу, — сказал Прошин, вводя гостя в свою комнату.
— Ну что, отличная келья, для одного человека вполне подходящая, а для двоих — еще лучше, — пошутил Земсков, оглядывая жилье. — Не собираешься жениться-то?
— Есть такая задумка, — признался Василий.
— Выбрал, конечно, самую красивую в уезде девушку?
— Любимая девушка всегда лучше всех, — сказал Прошин, продолжая возиться с примусом.
Он вскипятил чайник, достал засохшую горбушку хлеба, вяленую рыбу и кулек с сахаром — все свои продовольственные запасы.
За ужином Земсков вспомнил об Аустрине, о поездке с ним в Москву.
— Дзержинского видели? — спросил Прошин.
— Не только Дзержинского, но и товарища Ленина видел.
— Расскажите, Сергей Степанович, — попросил Василий, глаза его засветились радостным блеском.
— Ну, слушай. Это было в ноябре восемнадцатого, — Земсков отодвинул тарелку, вытер платком руки. — Я и Рудольф Иванович были участниками Всероссийского совещания чрезвычайных комиссий. Пригласили нас в клуб ВЧК на митинг-концерт, посвященный первой годовщине революции. Сидели мы примерно в двадцатом ряду. Вдруг гром аплодисментов расколол напряженно-торжественную тишину. Я не сразу сообразил, что случилось. На сцену вышли Ленин, Дзержинский, руководящие работники ВЧК.
«Ленин!» — прокричал Аустрин мне в ухо, и я стал разглядывать Владимира Ильича. Он был худой и бледный, прошло чуть больше двух месяцев после злодейского покушения на него.
— Он выступал? О чем говорил? — нетерпеливо спрашивал Василий.
— Да, Ильич выступал: он говорил о роли чрезвычайных комиссий, о контрреволюционных и обывательских нападках на них, о задачах. — Земсков закурил, помолчал, словно испытывая терпение Прошина, и продолжал:
— От чекистов требуется решительность, быстрота и верность, говорил Владимир Ильич…
— А Феликс Эдмундович выступал? — нетерпеливо спросил Василий.
— На этом вечере нет, а на совещании выступал.
— А он о чем говорил?
— О задачах чекистов, о бережном отношении к тем, кого они лишают свободы…
— К врагам, что ли? — спросил Прошин с недоумением.
— Именно к врагам! Вот послушай, как говорил товарищ Дзержинский. — Земсков разжег погасшую папиросу. — К арестуемым надо относиться гораздо вежливее, чем к близкому человеку, потому что лишенный свободы не может защищаться и он в нашей власти…
— Да, да! — только и мог сказать Василий: так неожиданны были для него слова Дзержинского.
— Жизнь подтверждает верность этих слов, — сказал Земсков. — Был такой случай: поступили заявления на хозяина керосиновой лавки Бочкина, или Кадушкина, что он ведет контрреволюционную агитацию. Формально его можно было арестовать и судить. Я доложил материалы члену коллегии губчека товарищу Егорову Ивану Егоровичу. Он посоветовал поговорить с керосинщиком. Я удивился, как ты сейчас. Что же оказалось? Бочкин — безграмотный, аполитичный человек, как попугай, повторяющий чужие слова.
— И чем кончилось это дело?
— Чем? Мы вызвали того Бочкина, разъяснили ему заблуждения и предупредили, что он может быть привлечен к ответственности за такие разговоры… По тем временам это была принципиально новая мера — ведь нашей революции не было и года, бушевал белый террор.
Василий внимательно слушал, переспрашивал — для него это были не просто откровения опытного товарища, но и наука на будущее.
Назавтра, ознакомившись со всеми материалами по банде Недосекина, Сергей Степанович помог определить основные мероприятия по делу и хотел принять личное участие в их проведении.
Но неожиданный телефонный звонок нарушил его планы. Земскову передали, что его срочно вызывают в Москву.