У старой женщины вызвали подозрение не сами люди, а «вертопрашество», которое они принесли с собою.
Девушки сидят на скамейке, щелкают подсолнухи и беспечно болтают. Кажется, им нет никакого дела до обитателей соседнего дома. Готовясь к этому вечеру, они надели свои лучшие платья, красиво уложили волосы.
Паша рассказывает о родном Минусинске, где прошли ее детские годы.
— А далеко отсюда ваш город? — спросила Груня, никогда не слышавшая о таком городе.
— Далеко, в Сибири. Три, а может быть, четыре тысячи верст.
— Батюшки! Сколь велика русская земля! А речка у вас есть?
— Большая! Енисей называется.
— Холодно там, наверное?
— Очень холодно, морозы бывают больше пятидесяти градусов. Зато летом жара нещадная.
— Как же люди-то живут?
— Ничего, живут. При царе туда революционеров ссылали. Мы, ребятишки, бегали к ссыльным: то кусочек хлеба, то яичко, то бутылку молока передашь. От них я и узнала правду. Мне, однако, и пятнадцати не было, еще в гимназии училась, я листовки разбрасывала, исполняла поручения ссыльных. Когда царя свергли, уже в партии была… И в Петрограде и в Москве побывала.
— Пашенька, какая же ты счастливая!
— Ага, я очень счастливая. Мне все удается. Чего ни задумаю, обязательно добьюсь…
К дому Волоховых шли молодые мужчины. На девушек никто не обращал внимания. Со стороны главной улицы поселка свернули два парня, остановились.
— Девушки, угостите семечками.
— А у нас у самих мало, — ответила бойкая на язык Груня.
— Ты почему такая сердитая?
— Меня мамка из люльки выронила, — ответила Груня под общий хохот.
— Потанцевать не хотите? — спросил тот, который был повыше ростом и с усами бабочкой.
— Мы не сумеем по-вашему, — проговорила Паша, сверкнув глазищами.
— А мы научим.
— Да, уж вы, пожалуй, научите…
— Точно, любить научим, обещаю. Мы придем за вами.
— Ой, обещалкиных развелось, хоть пруд пруди! — воскликнула Паша, рассчитывая подзадорить парней.
Вскоре на открытой веранде зажегся свет, заиграл граммофон. Через несколько минут молодые люди вернулись и стали более настойчиво приглашать девушек. Паша и Груня поломались для приличия, ссылаясь на то, что плохо одеты, не по-праздничному, и что боятся прогневить свою милую тетушку. Наконец все четверо направились к дому Волоховых.
II
В ночь на 19 августа в помещение Чембарской почты ворвались, выбив прикладами дверные пробои, пьяные солдаты. Они протянули насмерть перепуганной телеграфистке листок, вырванный из школьной тетради, и потребовали немедленно передать телеграмму в Волчий Враг, Владыкино и Мачу.
В телеграмме, подписанной уездным военным комиссаром Шильцевым, сообщалось, что Советская власть в Чембаре свергнута; зажиточным крестьянам приказывалось как можно скорее выслать отряды на помощь восставшим.
Другая группа солдат подошла к воротам тюрьмы, где содержались уголовные преступники, и вручила охраннику приказ о немедленном освобождении заключенных. Шильцев предполагал за счет них пополнить свой отряд. Дежурный помощник начальника тюрьмы, которому охранник передал приказ, категорически отверг это требование и под носом у солдат захлопнул окошечко в железных воротах. Напрасно посланцы Шильцева бухали прикладами. Тюрьма была построена по высочайшему повелению императора Николая I, проездом побывавшего в Чембаре, отвечала всем правилам фортификационной науки и могла выдержать даже долговременную осаду.
Председателю уездного Совета Шуваеву сообщили о начавшемся восстании рано утром. Степан Алексеевич послал на переговоры к мятежникам члена уисполкома Коновалова, жившего по соседству, а сам поскакал на станцию Воейково, чтобы доложить о событиях в Чембаре председателю губсовета Минкину.
Уездный военком Шильцев до войны работал учителем в селе Крыловке. В четырнадцатом году его призвали в армию, Февральскую революцию он встретил в звании подпоручика. Еще на фронте Шильцев познакомился с эсерами и, будучи по характеру авантюристом, быстро сошелся с ними. В Чембаре он считался фактическим руководителем немалой организации левых эсеров.