— Так это твой ребенок?
— Конечно, нет! — Возмущение вполне искренне. И, как ни странно, я ему верю. — В тот вечер, точнее, далеко за полночь раздался требовательный стук в дверь. Это была Грейс. Очень взбудораженная. Возбужденная. Она снова принялась угрожать, и я объяснил, что простой тест докажет, что я не являюсь отцом ребенка. На улице было очень холодно. Я предложил ей войти, хотел вызвать такси или позвонить родителям. Но у нее началась очередная истерика. Она кричала на меня, снова и снова угрожала. Потом выскочила из дома. Одета она была совсем легко. Кто ее подвез и почему в таком виде — понятия не имею. Я бросился следом, заставил ее взять хотя бы мою куртку.
Карлайл залпом вливает в себя воду из стакана, который стоит между нами. Лицо у него мокро от пота, дыхание сбилось, как у человека, который не сидел все это время на стуле, а бежал по пересеченной местности.
— Потом я вернулся в дом. И вдруг услышал на улице голоса. Я снова вышел на крыльцо. Сразу за воротами рядом с Грейс кто-то стоял. Я двинулся по дорожке…
— Кто это был?
Я придумала какое-то дурацкое объяснение, почему не везу ее сразу домой. В ту ночь я вырвалась из своего ступора, даже немота отступила, но лишь чтобы накинуться на меня позже, спеленать меня, сковать уже навсегда. Она немного нервничала, но радовалась, что не бредет в темноте, коченея от холода. Я же размышляла, что произошло в доме Дэвида. Почему девушка так возбуждена? Воспоминания, которые, как мне казалось, я надежно замкнула внутри, посыпались наружу — свежие, как снег на полях.
И тогда я внезапно развернула машину и по собственному следу поехала назад к дому Дэвида. Девушка снова спросила, куда мы едем, но теперь я ничего не ответила. Потому что не знала. Я свернула на Грозовую дорогу, в сторону кургана, что, полагаю, надгробием припечатывает твои мысли.
На этом лугу мы всегда выгуливали собак, а деревенские мальчишки прятались на кургане, чтобы покурить, помнишь? Я остановила машину, но мотор не выключила. Я не могла допустить, чтобы машина заглохла. Я вылезла из машины и велела Грейс сделать то же самое. Она удивленно подчинилась, немного испуганная и в то же время обрадованная, что мы не вернулись к Дэвиду.
— Голос был женский. Затем затарахтел двигатель. Шумно так. Я побежал к машине, но она уже тронулась с места. Но у ворот есть фонарь, и я разглядел номер на машине. Необычный, такой легко запомнить, — то ли старый, то ли именной. Водителя я так и не увидел. Они уехали, и я…
Внезапно, стукнув в дверь, входит охранник. Карлайл осекается. Я киваю охраннику, и он выходит.
Я велела ей идти за мной. Безумная идея. Она снова надела туфли на этих нелепых каблуках, влезла в куртку Дэвида. Девушка сказала, что мать убьет ее. У нее было такое же живое лицо, какое когда-то было и у меня, — искреннее и скрытное одновременно.
Мы шли несколько минут. Она то и дело спотыкалась. Я предложила снять туфли. И она просто выбросила их. Она шла по обледеневшей траве. Ей вдруг стало весело. Она смеялась, хоть и дрожала от холода.
Помню, я все повторяла: «Не садись в лодку. Только не садись в лодку». Она спросила, что это значит. Но меня опять одолевали все эти непроговоренные слова, и я не ответила. Для того чтобы тебя поняли, нужны не слова.
Настроение у Грейс опять изменилось. Она заявила, что хочет домой. Теперь она выглядела очень испуганной. Лунное сияние ласкало ее нежные щеки, кожа была такой чистой, такой мраморной.
«Если ты хочешь все исправить, иди за мной, — сказала я. — Я знаю, что он с тобой сделал. Я тебе помогу. Ему не удастся опять уйти от наказания».
Я видела, что она меня не понимает, и все же девушка последовала за мной. Трудно сказать, возможно, она была немного пьяна. Ее бросало то в страх, то в веселье. Сомневаюсь, что она понимала, какие тридцать лет ждут ее впереди, если я ей не помогу сейчас.