«Я все знаю про тебя и Дэвида. Знаю, что он с тобой сделал».
«Да ничего он не сделал». — И она захихикала. Такая юная, такая наивная. И этот нервный смех. Она так хотела его защитить.
— А когда несколько дней спустя Джулия показывала мне Нортмир, я увидел в амбаре ту самую машину — Карлайл встает и начинает расхаживать по комнате. — И понял, что в ту ночь с Грейс была Мэри. Это ее «лендровер» я видел у своего дома.
Наконец мы подошли к зарослям у кургана. Чуть выше открывался провал, который местная ребятня называет амфитеатром. Ты знаешь, о чем я, — о необычной дыре на верхушке холма. Грейс шагала быстро, должно быть, босые ноги у нее совсем замерзли. Она уже опережала меня на несколько шагов. На глаза мне попалась суковатая палка, уж не знаю, откуда она там взялась, больших деревьев ведь нет вокруг. Я подобрала ее и с размаху опустила Грейс на голову. Она упала как подкошенная. По белой траве разлетелись красные брызги. Тогда я приступила к делу. Грейс попыталась встать. Еще один удар — и она потеряла сознание. Я стащила с нее куртку и швырнула в темноту. Туда же отправилась остальная одежда. Я никак не могла остановиться. И все время повторяла, что это месть, месть, месть. Еще раз стукнула ее дубинкой. А потом достала нож — ты знаешь, тот, что всегда ношу в кармане, — и принялась наносить быстрые секущие удары. По ногам. А потом рассекла ей язык, неглубоко. В точности как когда-то. И ушла.
На этот раз Дэвида накажут. Его куртка валялась в нескольких ярдах. Все остальное меня не волновало. Это была моя месть. Мой шанс.
Я залезла в «лендровер» и уехала.
Дома, за амбаром, я сожгла одежду Грейс. Нож завернула в газету и спрятала под задним сиденьем. Машиной никто не пользуется.
Затем я вошла в дом, поднялась к себе, разделась, грязную одежду затолкала под кровать. Я пыталась заснуть, но сон не шел. Я лежала, разглядывая потолок. Ждала, когда закончится жизнь Дэвида, а вместе с ней и мои страдания. Я снова была нема, мое тело снова превратилось в немощную груду костей.
Джулия, я не хотела, чтобы она умерла. Но когда я увидела Дэвида и Грейс вместе, во мне все перевернулось. Я вдруг поверила, что смогу добиться справедливости. Если я раню ее так, как ранила себя тридцать лет назад, все увидят связь с той давней историей и твоего отца навсегда посадят в тюрьму. Нельзя дважды ускользнуть от правосудия.
Мне очень, очень жаль.
Я обдумываю его слова.
— Так почему ты сразу не заявил об этом полиции?
Карлайл качает головой:
— Неужели непонятно?
— Объясни, будь любезен.
— Я люблю Мэри. Я всегда ее любил. Если надо, я отвечу за нее. Я никогда бы не донес на нее в полицию. Она и так настрадалась.
— Любил, — спокойно замечаю я, однако он явно не понимает. — Ты любил Мэри Маршалл. Она мертва, Дэвид. Вчера вечером она наглоталась таблеток.
Невыносимо видеть, как боль оползнем стекает по его лицу. Он и вправду любил Мэри, пусть в ней и была какая-то странность, даже извращенность. Наверное, мне было бы так же больно, услышь я, что Джулии больше нет.
— Мэри… умерла?
Я киваю.
— А вместе с ней — ее секреты. Больше она никому их не расскажет. А ты надолго сядешь в тюрьму из-за того, что она сотворила.
Похоже, Мэри все-таки удалось отомстить. Ценой жизни юной девушки.
Карлайл опускается на стул, оседает, словно из него вынули позвоночник. Он молчит, и я понимаю, что тайны Мэри останутся тайнами.
Выйдя на улицу, глубоко-глубоко втягиваю морозный воздух. Быстро иду прочь от тюремных ворот, сажусь в машину и срываюсь с места. Скорее отсюда. По дороге в Или я останавливаюсь лишь раз. На мосту. Рву письмо Мэри в мелкие клочки и швыряю в Кем. Джулия никогда его не прочитает.
«Господи, Марри, — раздается в голове неодобрительный голос Мэри. — Что за бардак ты учинил со своей жизнью?» — Она грозит мне пальцем — как одному из своих воспитанников-несмышленышей.
«Самое время навести порядок», — отвечаю я, глядя, как белые обрывки медленно плывут в темной воде. Жду, пока последний исчезнет из виду, и тороплюсь. Домой.
Дверь распахивается, когда я еще иду по дорожке. Синие глаза на усталом лице кажутся огромными. Она кидается ко мне, и мы стоим на холоде, прижавшись друг к другу. Я рассказываю о Мэри. Руки Джулии обхватывают меня еще сильнее, пальцы впиваются в спину. Она молчит, лишь тихо постанывает, уткнувшись мне в грудь. Я целую ее волосы. Веду Джулию в дом. До самого вечера она не произносит ни слова.
А потом Джулия вспоминает мать. Минуту за минутой, день за днем. Как та бранила ее, когда веревочные качели оборвались и Джулия с размаху шлепнулась в грязь. Как они собирали яблоки, и Мэри стояла на верхней ступеньке стремянки, и на локте у нее висела большая корзина. Как зимой, когда за окном сгущалась холодная тьма, Мэри стояла у плиты в натопленной кухне и помешивала жаркое в огромной кастрюле. Как на нашу свадьбу она купила себе платье, а на следующий же день отнесла его в комиссионку. Как плакала на кухне, поникнув над грязными чашками, не зная, что дочь смотрит на нее в непритворенную дверь.