Марри оглядывается на меня:
— Она ни разу не позволила взглянуть, что рисует. Хотя, возможно, это ничего не значит.
Я киваю, не зная, что думать.
— Надо искать дальше.
Но тут кто-то тянет меня за рукав.
— Пойдем, Джулия. — Эд настойчив и тверд. Он ведет нас по тропинке, прочь от реки. — Если появятся новости, я сразу вам позвоню.
Мы стоим втроем. Марри легко сжимает мои пальцы. Вдруг он прижимает их к губам. Меня трясет.
— Кукла и фантик — это знаки. Она сама их выбросила. Ее не похитили. И скоро мы ее найдем. Джулия… — Он снова целует мои пальцы. — Мы найдем нашу дочь. — И это звучит как признание в любви.
Оставив Алекса у Надин, мы идем в полицию. Сколько бы одеял и чашек со сладким чаем мне ни давали, меня все равно знобит. Марри сидит рядом, он говорит за нас обоих, пока дневной свет тускнеет на закате. Скоро пойдет вторая ночь без Флоры.
— Я подготовил заявление для прессы. С тех пор как умерла Грейс, а Карлайла выпустили, репортеры здесь буквально поселились. — Эд опускает голову, сообразив, что я ничего не знала. — Черт. Прости, Джулия.
— Грейс… умерла? — Я вспоминаю толпу, собравшуюся у дома Дэвида, мать Грейс.
Марри обнимает меня. С минуту все молчат, и эта тишина убедительнее всяких слов. Грейс мертва. Ее убили.
— Пресса бывает и полезна, — мягко говорит Эд. — Мы выставили посты на всех дорогах и опрашиваем автомобилистов. Мои люди ходят в деревне по домам и разговаривают с местными. Могу вас обрадовать: реку вокруг лодки тщательно обыскали и ничего не нашли.
— Вы искали только вокруг лодки? — спрашиваю я.
Как, помимо всего прочего, примириться еще со смертью Грейс…
— Мы не можем обыскать всю реку, Джулия. Пока нет. — Эд расхаживает по комнате. — Перечитайте ваши показания, пожалуйста. Проверьте, все ли правильно. Особенно ты, Марри. Ведь ты видел ее последним.
— Не совсем, — возражаю я. — С ней был Алекс. Он считает, что кукла и фантик — знаки, которые Флора оставила намеренно. Они однажды играли в такую игру. Эд, она направилась в какое-то вполне определенное место. — У меня дрожит голос. — Мы должны понять куда.
— Тогда мне срочно нужен Алекс, — требует Эд, и Марри тут же набирает номер сестры.
Вокруг глаз Алекса, обычно таких лучистых, — серые, землистые круги. Это не игра, и он это знает.
— Мама!
Я тяну его к себе на колени, словно ему пять лет. Он не вырывается, не сопротивляется, как обычно, если я начинаю слишком уж нежничать, да еще в присутствии чужих.
— Дядя Эд хочет расспросить тебя еще раз.
— Хорошо, — кивает Алекс.
— Алекс, ты сказал маме и папе, что Флора специально оставила знаки. Куда уходила Флора, когда вы играли? — Сейчас Эд нечто среднее между детективом и дядюшкой.
— Куда угодно. Иногда к морю. Иногда на луну. — Сын краснеет. — Я играл в эту глупую игру только потому, что Флора очень просила. — Алекс беспокойно ерзает у меня на коленях. — Тогда она снова захотела в нее поиграть. Но это такая скучища, и я пошел собирать дрова для костра.
— Понятно, Алекс. — Эд опускается перед нами на корточки. Теперь он любящий и любимый дядюшка. — Но во что именно хотела поиграть Флора?
Алекс морщится. Можно подумать, он уже не раз все это рассказывал.
— Все из-за тех дурацких рисунков. Это бабушка ее попросила.
— Бабушка? Алекс, но бабушка не разговаривает. Как она могла ее о чем-то попросить? — Я попеременно смотрю на сына, на Марри, на Эда.
— И эти рисунки — не совсем игра, верно? — терпеливо спрашивает Эд. — Флора показала тебе, куда она хочет пойти?
— Ну да, — отвечает Алекс. — Она хотела поискать дедушку.
— Дедушку? — изумляется Марри. Его отец, единственный дедушка наших детей, умер еще до рождения Флоры.
— Ну да. — Алекса явно поражает наша тупость. — Нового дедушку. Того, которого бабушка попросила ее нарисовать. И бабушка не разговаривала с ней, — опережает Алекс следующий вопрос, — она ей показала. Ну, тогда, в больнице, ты еще очень долго разговаривала с медсестрами. Флора хвасталась, что бабушка поведала ей секрет.
— Правда? — Я точно натянутая струна, все во мне звенит от напряжения. — Алекс, очень важно, чтобы ты рассказал нам этот секрет. Тогда мы найдем Флору.
Пауза кажется нескончаемой — как время, что прошло после исчезновения Флоры. Алекс едва не плачет:
— Я не знаю. Флора не сказала мне, потому что я отказался играть в ее дурацкую игру.
Воздух со свистом вырывается из меня, я никну тряпичной куклой. Все молчат.
Эд везет нас в полицейской машине в Нортмир. Нам может помочь только моя мать, много недель не проронившая ни слова. И она заговорит, чего бы нам это ни стоило.
Мэри
Через неделю о случившемся рассказали несколько газет и светских журналов, описав пышную свадьбу с побоями и изнасилованием. Благодаря недавно принятому закону об анонимности жертв преступлений на сексуальной почве я могла не опасаться, что в прессе всплывет мое имя. Никто никогда не узнает, кто подал в суд на Дэвида Карлайла, обвинив его в изнасиловании.
Через несколько месяцев, когда суд рассмотрел дело и вынес вердикт, моя история вновь попала на первые полосы. Фотография Дэвида, на лице которого удивление, неверие и раскаяние, появилась во всех газетах страны. В тот день его оправдали.
— Что вы чувствуете в связи с решением присяжных, мистер Карлайл? — Репортер сунул микрофон к губам Дэвида.
Я сидела одна в Нортмире и смотрела вечерние новости.
— Облегчение, — серьезно ответил Дэвид. — Я благодарен за то, что все закончилось и я могу жить дальше.
От тембра его голоса меня била дрожь — та самая дрожь ожидания, которую я ощущала, когда он входил в кафе или хватал меня за запястье и притягивал к себе. Страсть, привычный жар не исчезли. И Дэвид никуда не исчез.
— Вы верили, что вас признают невиновным по всем пунктам?
Пока у него брали интервью, я через заднюю дверь выскользнула из здания суда. Полицейский набросил мне на голову одеяло, чтобы пронырливый репортер не смог меня сфотографировать. Родители сразу увезли меня домой. Безвестность была мне гарантирована. Никто и никогда не узнает имя той, что кричала: «Насильник!» Что надрывалась: «Волк! Волк!» Меня обрекли на жизнь в молчании.
— Да, — просто ответил Дэвид. — Я верил, что присяжные признают меня невиновным.
Я смотрела, как он нервно, утрированно моргает, и вспоминала ту пытку, которой он меня подверг. Почему его выпустили? Почему я по-прежнему жертва, помеха, глупая девчонка, источник неприятностей, и только? Ведь он изнасиловал меня, а потом изрезал ножом.
Суд опроверг обвинения в изнасиловании. Адвокат защиты убедил присяжных в том, что я искала секса, что это я была хищником, облюбовавшим жертву. Я выставляла напоказ свое тело, я вполне сознательно употребляла наркотические вещества, чтобы получить больше удовольствия. И они поверили, что я сама этого хотела.
Что касается моего истерзанного языка, изрезанных ног, то присяжные рассудили, что свидетельств, доказывающих справедливость этого обвинения, нет, особенно в свете сомнительных заявлений об изнасиловании.
— С таким же успехом можно утверждать, что раны мисс Маршалл нанес мистер Фелози, садовник или любой гость, присутствовавший на свадьбе, — заявил в заключительной речи адвокат. — Это не значит, что нападение не было жестоким, а виновник не должен получить по заслугам. Но отпечатки на охотничьем ноже, принадлежащем моему клиенту, вряд ли являются основанием для подобных обвинений.
— А наркотики, мистер Карлайл? Вы студент медицинского факультета. Как вы считаете, способен ли метаквалон обострить сексуальное удовольствие? — Микрофон втыкается в лицо Дэвида.
— Без комментариев.
— Присяжные решили, что секс был добровольным. Правда ли, что девушка забеременела? Вы будете поддерживать мать и ребенка?