…Полуторка миновала окраину Москвы и теперь мчалась по Серпуховскому шоссе на юг. Утро было солнечным и теплым. Мы с Петренко расположились в кузове, прижались спинами к кабине и с удовольствием вдыхали свежий ветерок. Рядом с водителем сидел Мугалев. Накануне мы вместе с ним получили со склада бронетанковой техники один трал. Склад находился неподалеку от нас. Поначалу возникла непредвиденная задержка: на складе стали ссылаться на необходимость дополнительного распоряжения начальства. Но вскоре все уладилось, хотя Мугалеву все-таки пришлось поговорить на высоких нотах. Тогда я впервые убедился: наш заместитель командира по спецтехнике имеет настойчивый, волевой характер, что не раз подтверждалось и позднее. «Закалился, пока добивался признания своего детища» — подумалось мне.
Трал в разобранном виде погрузили краном на «студебеккер» с металлическими бортами и доставили на место. А теперь везли подъемные тали, чтобы сделать первоначальный монтаж. Получили мы их с Петренко на одном из московских заводов, куда позднее приехал и Павел Михайлович. Сегодня же, как только прибудем на место, проведем показ монтажа.
Меня Мугалев брал с собою как человека, хорошо знавшего столицу: ведь как-никак до призыва в армию я четыре года был москвичом. Мои связи с Москвой всегда оставались прочными. Здесь жила и работала мать, Евдокия Гавриловна. Здесь же находилась эвакуированная из Киева жена, Тамара Борисовна, с годовалым сынишкой Юрой.
Помогая Мугалеву в получении и доставке спецтехники, мы с Иваном Петренко поняли, что о себе он рассказал далеко не все. Постарались расспросить его о том, что нас интересовало: как возникла идея создания трала, когда и как проходили испытания опытных образцов, при каких обстоятельствах конструктор получил тяжелое ранение, на что указывала золотистая полоска на его гимнастерке. Выпытывали мы его, используя каждую, хотя бы самую короткую паузу, возникавшую во время наших поездок. И в итоге вот что узнали.
Зимой 1939 года Мугалев, будучи молодым адъюнктом Военно-инженерной академии, отпросился на финский фронт. Мотивировал необходимостью накопить боевой опыт, но была и другая, не указанная в рапорте причина. Занимался он тогда разработкой машины для прокладки дорог. А где еще, кроме фронта, можно было наиболее полно уяснить себе требования, которым должна удовлетворять задуманная конструкция?
Павел Михайлович попал в часть, действовавшую на петрозаводском направлении. Однажды зимним утром он стоял и беседовал с несколькими командирами на опушке леса, неподалеку от линии фронта. Рядом пролегала дорога, связывавшая тыл с передовой. Дорога была накатана гусеницами танков и колесами автомашин. Павел Михайлович обратил внимание, как грузно тащилась по ней полевая кухня. Двуколка спускалась под уклон в заснеженную болотистую долину. Вдруг сильный взрыв расколол на части воздух. Дорогу покрыло сизым облаком дыма. Когда дым поредел и осела густая снежная пелена, ни ездового, ни лошади, ни кухни уже не было: их разнесло на куски. Что же произошло? Как могла кухня подорваться на мине, установленной на дороге? Ведь по этой дороге раньше уже прошли десятки машин, и благополучно? Этот вопрос не давал Мугалеву покоя. Осматривая место взрыва, он поднял обломок колеса. Узкий обод, обитый стальной полоской, глубоко прорезал снег, нажал на крышку мины, и мина взорвалась. Тогда-то у изобретателя и возникла идея создать трал для борьбы с минами.
— Как я тогда рассуждал? — вспоминал Мугалев. — Я сделал вывод, что приспособление для уничтожения мин, очевидно, должно иметь вид прочного упругого диска, который мог бы, прорезав грунт, доставать и взрывать мину, сам оставаясь целым. Если такую конструкцию поместить впереди танка, то танк-тральщик будет способен пройти по минному полю, оставляя за собой определенной ширины безопасный проход. Возникший замысел заставил меня отложить проекты дорожной машины и взяться за создание наземного минного трала. Трудов пришлось приложить немало, но все же постепенно вырисовывалось верное решение, давшее возможность сконструировать трал ПТ-3, относительно легкий и надежный, способный сохранить для танка необходимую боевую скорость и одновременно возможность ведения огня.
Тогда можно было только догадываться, сколько усилий потребовалось изобретателю, чтобы преодолеть сопротивление противников оснащения танков тралами. Лишь после войны я узнал от Павла Михайловича, что таких противников на его пути оказалось немало и потребовалось решение Ставки, чтобы дать путевку в жизнь новому средству уничтожения мин.
Но это было потом. А пока еще предстояли испытания опытного образца. Рассказ Мугалева о том, как проходили испытания, приведу более подробно, поскольку здесь во многом проясняется характер изобретателя.
Испытания проводились в начале июля 1941 года на одном из подмосковных полигонов под наблюдением специальной комиссии. Когда на полигон выкатили опытный трал, прикрепленный к гусеничному трактору, Павел Михайлович еще раз внимательно осмотрел кабину машины, проверил крепление тонкого броневого листа, прикрывавшего место водителя, пощупал сам лист, как бы убеждаясь в его надежности. Потом неожиданно для всех присутствующих сел за рычаги управления, чтобы вести трактор. Члены комиссии начали убеждать конструктора, что водитель достаточно опытный и высококвалифицированный и все его указания выполнит точно. Однако Мугалев стоял на своем:
— Поведу сам и испытывать буду сам. Хочу на себе почувствовать действие взрывов. Я могу рисковать собой и машиной, но никак не людьми, — таково было категорическое заявление Мугалева.
И комиссия уступила.
Заурчал мотор, Мугалев тронул машину. Теперь все его внимание было сконцентрировано на едва различимых из щели броневого листа бугорках в травянистом покрове поляны, где стояли замаскированные дерном противотанковые мины.
Все шло удачно. Уже взорвали до десятка мин с нарастающим весом заряда тротила. Но когда вес заряда дошел до четырех килограммов, председатель комиссии приказал конструктору сойти с машины и пустить ее на малом ходу без водителя. Однако Павел Михайлович снова сделал по-своему. Когда трактор приблизился к мине на расстояние менее десяти метров, Мугалев спрыгнул с машины и укрылся в специально вырытой траншее.
Через считанные секунды раздался мощный взрыв. Многотонный трал подбросило в воздух. Вращаясь на длинном дышле, он смял броневой лист, раздавил место водителя, и, оборвав петлю прицепа, отлетел в сторону. Все замерли в оцепенении.
Инженер вылез из спасительной траншеи со ссадиной и шишкой на лбу, отряхиваясь от комков грязи и пыли.
Испытания на полигоне показали, что в основном расчеты конструктора верны. Требовалось лишь учесть некоторые недочеты. Необходимость крепления трала к танку не вызывала сомнений. Но кое-кто посчитал конструкцию неудачной. И следующее испытание было проведено лишь в августе 1942 года, уже в боевых условиях на Воронежском фронте.
С этого участка фронта начали поступать неподтвержденные сведения, что противник якобы применял здесь какие-то загадочные дистанционные мины, которые выводили из строя наши танки. Тогда Мугалев сам отправился в боевую разведку в качестве пятого члена экипажа танка-тральщика.
Мин не обнаружили. Но в боевую машину угодило несколько бронепрожигающих (кумулятивных) снарядов, и танк загорелся. Конструктор был тяжело ранен в грудь и в руку. Врачам с большим трудом удалось вернуть его в строй.
Даже на госпитальной койке Павел Михайлович ни на минуту не переставал думать о своих «катках»: уточнял расчеты, прикидывал варианты изменения конфигурации нажимов, добивался через своих товарищей по академии, приходивших его навещать, решения вопроса об изготовлении тралов в нужном количестве.
Обо всем этом конструктор и поведал нам с Петренко в доверительных разговорах. Узнав историю его изобретения, мы прониклись еще большим уважением к этому умному, настойчивому и деятельному человеку. Забегая вперед, отмечу, что в течение всех послевоенных лет, где бы я ни находился, всегда поддерживал и поддерживаю самые тесные контакты с Павлом Михайловичем.