Ну, я о том самом: электрон - это частица, а ведет себя как волна. На самом деле нейтрон ведет себя как две волны и интерферирует сам с собой (или друг с другом), а измерить вообще ничего нельзя из-за принципа неопределенности Гейзенберга, но не это самое страшное. Когда вы изучаете эффект Джозефсона, чтобы выяснить, каким законам подчиняются электроны, они проскальзывают на другую сторону диэлектрика, и их, похоже, не волнует ни конечность скорости света, ни то, что кошка Шредингера ни жива ни мертва, пока вы не открыли ящик, и во всем этом почти столько же смысла, как в том, что Тиффани называет меня доктором Геданкеном.
Это напомнило мне, что я обещала позвонить Дарлин и сказать, какой у нас номер. У меня, правда, не было никакого номера, но если я сейчас не позвоню, Дарлин уедет. Она улетала в Денвер, чтобы выступить там, а в Голливуд она планировала приехать где-то завтра утром. Я прервала Эйби на середине его речи о том, как прекрасен Кливленд зимой, и отправилась звонить.
- Я еще не получила номера, - сказала я, как только услышала ее голос. - Оставить сообщение на твоем автоответчике? Или дай мне свой телефон в Денвере.
- Ерунда это все, - сказала Дарлин. - Ты уже виделась с Дэвидом?
В качестве наглядного примера волновой функции доктор
Шредингер представил кошку, помещенную в ящик вместе с
кусочком урана, колбой с отравляющим газом и счетчиком
Гейгера. Если уран начнет распадаться, пока кошка
находится в ящике, радиация запустит счетчик Гейгера и
разрушит колбу с газом. В квантовой теории невозможно
предсказать, начнет ли распадаться уран, пока кошка
находится в ящике, возможно только вычислить вероятный
период полураспада, поэтому кошка ни жива ни мертва, пока
мы не откроем ящик.
"Удивительный мир квантовой физики",
семинар на ежегодном МККФ, представлено
доктором Филдсом, Университет Небраска.
Я совершенно забыла предупредить Дарлин о существовании Тиффани, модели/актрисы.
- Ты хочешь сказать, что стараешься избегать Дэвида? - Она спросила это по крайней мере трижды. - Ну зачем же делать такие глупости?
А затем, что в Сент-Луисе я покончила с катаниями по реке при луне и не собираюсь к этому возвращаться до завершения конференции.
- Потому что я хочу присутствовать на всех семинарах, - в третий раз сказала я. - Никаких музеев восковых фигур. Я женщина не первой молодости.
- И Дэвид не первой молодости и, кроме того, совершенно очарователен.
- Очарование - качество кварков, - сказала я и повесила трубку. Но тут я вспомнила, что забыла сказать ей о Тиффани. Я вернулась к стойке регистрации, полагая, что успех доктора Онофрио может означать некоторые изменения.
Тиффани спросила:
- Чем могу быть полезна? - и оставила меня стоять там.
Вскоре мне надоело, и я вернулась к красно-золотистым диванам.
- Дэвид опять был здесь, - сказала доктор Такуми. - Он просил передать, что направляется в музей восковых фигур.
- А вот в Ресайне музеев восковых фигур нет, - заметил Эйби.
- Что сегодня вечером в программе? - сказала я, отбирая программку у Эйби.
- Сначала встречи и церемония открытия в танцзале, потом семинары.
Я просмотрела темы семинаров. Там был один по переходу Джозефсона. Туннелируют же как-то электроны сквозь диэлектрик, даже если они не обладают достаточной энергией. Быть может, и я получу номер как-то, протуннелировав сквозь регистрацию.
- Если бы мы были в Ресайне, - сказал Эйби, поглядывая на часы, - мы бы давно уже зарегистрировались и отправились на обед.
Доктор Онофрио возник из лифта, по-прежнему с чемоданами. Он подошел к нам и рухнул на диван.
- Они дали вам номер с полуголой дамой? - поинтересовался доктор Уэдби.
- Я не знаю, - сказал доктор Онофрио. - Я вообще не нашел номер. - Он грустно посмотрел на ключ. - Они дали мне номер 12-82, а в этом отеле последний - 75.
- Кажется, мне хочется пойти на семинар по хаосу, - сказала я.
Самая большая трудность, с которой сегодня сталкивается
квантовая теория, не связана с ограничением возможностей
измерительной аппаратуры или парадоксом
Эйнштейна-Подольского-Розена. Самое главное в том, что у
нас нет парадигмы. У квантовой теории нет ни работающей
модели, ни образа, точно ее определяющего.
Из обзорного доклада доктора Геданкена
В номер я попала уже около шести - после непродолжительной перепалки с коридорным/актером, который не мог вспомнить, где он оставил мой багаж. Вещи, спрессовавшиеся за время пути, пройдя коллапс волновой функции, вывалились из чемодана, как только я его открыла, - совсем как полуживая-полумертвая кошка Шредингера.
К тому времени, когда я раздобыла утюг, приняла душ, отказалась от мысли гладить вещи, "тусовка с закуской" благополучно завершилась, и доктор Онофрио уже полчаса как говорил свое вступительное слово.
Я тихонько открыла дверь и проскользнула в танцзал. У меня еще оставалась надежда, что они задержатся с открытием конференции, но некто мне неизвестный уже представлял докладчика: "...и вдохновляет всех нас на дальнейшие исследования в этой области".
Я тихо опустилась в ближайшее кресло.
- Привет, - сказал Дэвид. - Я везде тебя искал. Где ты была?
- Не в музее восковых фигур, - прошептала я.
- Ну и зря, - прошептал в ответ Дэвид. - Это грандиозно. У них там Джон Уэйн, Элвис и Тиффани, модель/актриса с мозгом горошина/амеба.
- Ш-ш-ш, - сказала я.
- ...мы сейчас услышим доктора Рингит Динари.
- А что случилось с доктором Онофрио? - спросила я.
- Ш-ш-ш, - сказал Дэвид.
Доктор Динари была очень похожа на доктора Онофрио - невысокая, шарообразная, с усами, в широком балахоне всех цветов радуги.