Поодаль – очень пожилой мужчина в старой тиковой куртке, он опирается на тонкую длиннющую трость, по виду напоминающую копье зулуса. Старик поворачивается.
– Вам не кажется это странным?
Тони смотрит вдаль, но видит только пустой тротуар, несколько автомобилей и профиль пересекающего бульвар велосипедиста.
– Что здесь странного?
– Фонарь!
И тут его осеняет: фуражка, тиковая куртка и эта трость на самом деле шест, на конце которого в свое время, должно быть, крепился фитиль.
– Вы фонарщик?
– Точно так, месье.
– Но ведь в Париже давно уже нет газовых фонарей.
Старик хмурится.
– К моему глубокому сожалению. Знаете что? Когда я работал, мой труд частенько казался мне изнурительным, и я мечтал только о том, как бы добраться до дому и лечь спать. Фонарщик был последним, кто ложился в постель, – ведь ему нужно было по вечерам зажечь все фонари, и первым, кто вставал – перед рассветом, чтобы снова их потушить.
– Зажечь и потушить…
– Именно так.
– И работа не казалась вам скучной?
Старик уставился на него ошеломленным взглядом.
– Скучной? Какая странная мысль!
– Я имел в виду, что она такая… повторяющаяся.
– Да, повторяющаяся, конечно. Такой она и должна быть. Сначала один фонарь, потом второй, затем следующий. Сначала одна улица, потом другая, еще одна, и еще. И вот так…
– И вам не надоедало?
– Надоедало? Не понимаю, что вы хотите сказать. Это была моя работа, и у нее имелась цель: зажигать свет и гасить его. Если бы я каждый вечер не зажигал свет, кто-нибудь мог бы угодить в выбоину и упасть, переломав ноги, или еще чего похуже; на каких-нибудь достойных людей, супружескую пару например, могли напасть грабители, и никто бы даже этого не заметил. За свет отвечал я. Сначала один фонарь, потом второй и еще один. И так дальше. А на рассвете в обратном порядке: погасить один, потом другой, затем следующий…
– Но теперь, когда вы уже на пенсии, а фонари электрические, вы должны чувствовать себя счастливым: теперь вы можете спать столько, сколько захочется.
– Нет, как раз теперь я понимаю, как счастлив я был, когда обходил весь город. Сначала один фонарь, потом второй и еще один… вот так.
– А что вы делаете здесь в такое время?
– Я по-прежнему обхожу город – слежу, чтобы горели все фонари. Нет ли где перегоревшей лампы, или вдруг хулиган какой ее разбил, так я записываю все себе в блокнотик, а утром передаю сведения в мэрию, чтобы лампы заменили.
– И мэрия вас слушает?
Лицо старика омрачается.
– Редко.
Тони охватывает желание встать и обнять старика, но он подавляет это желание, потому что в школе его научили быть воспитанным, преподали нормы поведения, которые, в частности, гласят, что обнимать ночью на улице незнакомых нехорошо. И он не припомнит, делал ли тот учебник благовоспитанности исключение для фонарщиков. И думает, что не совсем хорошо понимает планету, на которой никому не кажется странным, что двое незнакомых людей на улице дерутся, но многие будут возмущены до глубины души, если увидят, как два незнакомца обнимаются.
– Пойду дальше.
– Месье фонарщик…
– Слушаю вас.
– Если позволите, мне бы хотелось стать вашим другом.
Глава 2. Расположение авиационного формирования под Истром, 1921 год
Взвод новобранцев усердно копает канаву под внимательным взором младшего лейтенанта Пеллетье, щуплого и чрезвычайного смуглого человечка. Эдакая до черноты пережаренная на решетке сардинка. Своим грязным, словно глиняная траншея, хриплым от дешевой выпивки голосом он подгоняет их, чтобы работали прилежнее, грозя арестом. А еще вздернуть за яйца на флагшток.
– Лентяи гребаные, маменькины сынки! Вы ж на войне сразу в штаны наложите. Ну нет, у меня вы собственное дерьмо жрать будете!
Один парень пошатнулся, чуть не выронив лопату из рук. Пеллетье подскакивает к нему и отвешивает звонкую пощечину, разносящуюся на все взлетное поле.
– Четверо суток ареста.
– Господин младший лейтенант…
– Шестеро!
Как только канава достигает двух метров глубины, младший лейтенант делает солдатикам знак вылезти на поверхность. Некоторые из них выбираются с трудом, еле живые после нескольких часов упражнений с киркой и лопатой. Капрал приказывает им построиться перед выкопанным в земле прямоугольником; парни, большинство из которых чуть ли не вчера были призваны на военную службу, ощущают, как от тяжелой работы по их спинам стекают ручейки пота, а в висках бурно пульсирует кровь. У одного из них крупной дрожью трясутся ноги. Командир взвода встает перед строем подчиненных и в первый раз за все утро улыбается.