Выбрать главу

В зале стало необыкновенно тихо. Все почувствовали, что наступает кульминационный момент: зловещее спокойствие Ворбса, напряженные позы судей и секундантов предвещали нечто особенное. Ворбс не простит нокдауна! Сейчас затрещат у русского скулы и кости. Он бездыханным покатится по рингу. Непокорный дух будет вышиблен. Но кто начнет первым?

Восьмеркин только на миг приоткрыл правую сторону груди, желая проверить правильность Нининой догадки, и сразу ощутил такой твердый сотрясающий удар, словно ему в грудь с размаху двинули камнем.

Он ответил Ворбсу двумя сильными «крюками». Но от нового удара в солнечное сплетение у Восьмеркина заняло дух. Он упал на колени, лица зрителей расплылись желтыми пятнами и бешено завращались перед ним.

«Неужели всё?..» – подумал он.

Зал ревел от восторга…

«Неужели не встану? Почему не отсчитывает секунды судья?»

Судья не прерывал боя. Он дал Ворбсу возможность подскочить к поверженному моряку и ударить в лицо.

Хлынула кровь. «Значит, без правил… Судья разрешает бить лежачего. Встать, немедля встать!»

Собрав остатки сил, упавший на колени моряк качнулся назад и, уклоняясь от кулака, нырнул под руку противника… Он снова был на ногах.

С поворота, вкладывая в удар всю тяжесть своего тела, Восьмеркин резким «крюком» в челюсть бросил Ворбса на землю. Затем Степан сделал два шага, пошатнулся и, точно споткнувшись, упал сам.

Растерявшийся судья начал было отсчитывать секунды, но тут же передумал. С помощью секундантов он поднял на ноги ничего не соображающего обер-лейтенанта и, объявив примолкшей публике, что русский дисквалифицируется за неправильные удары, вскинул вверх кожаный кулак Вилли Ворбса.

Раздались робкие аплодисменты, но их сию же секунду заглушили топот и голоса разъяренных друзей Ворбса, слившиеся в один негодующий вой:

– На виселицу русского!

Для успокоения зала вынужден был подняться полковник. Ему еще нужен был пленник, и он раздраженно заорал на своих солдат и офицеров, призывая их к порядку.

Занавес на сцене мгновенно задернулся. Взбешенный судья, злобно пнув ногой еще не оправившегося Восьмеркина, приказал немедля надеть на него наручники и убрать с ринга вместе с девчонкой.

Шестеро дюжих гестаповцев сорвали с Восьмеркина перчатки, стиснули запястья рук железными браслетами и поволокли его вместе с Ниной в раздевалку.

Часовой распахнул перед ними дверь. Гестаповцы бросили Восьмеркина на пол и так толкнули девушку в спину, что она перекатилась через Степана и больно ударилась плечом о скамейку.

Нина сдержала стон. Она ни на секунду не забывала о взрыве и, прижавшись к половицам, с зажмуренными глазами ждала, когда раздастся грохот. Но дом по-прежнему стоял на месте.

Гестаповцы, приволокшие их в раздевалку, вышли в коридор. В комнате остались только два автоматчика: один стоял у дверей, другой – у окна.

– «Неужели испортился часовой механизм? – подумала Нина. – Впрочем, еще не менее пяти минут осталось. Если дать Степе пистолет… Окно невысоко – можно выпрыгнуть».

Она кинулась к одежде моряка, но охранник преградил ей путь и грубо толкнул на место.

– Штиль!

Девушка видела, как поднялся Восьмеркин, как тяжело сел на скамейку. Окровавленное лицо его было измученным. Нина отошла в угол и закашлялась. Надо было незаметно достать из жакетки пистолет.

Восьмеркин все еще не понимал: что же такое с ним произошло? Только натужный, неестественный кашель девушки заставил его подумать: «Бедная Нина, ведь из-за меня она здесь. Чем же помочь?»

Степан поспешно начал одеваться. Короткая стальная цепочка наручников связывала движения и раздражающе звенела. «Цепь не толстая… может, ударом об угол скамейки разорву», – подумал он. И в этот момент увидел, как автоматчик, стоявший у окна, со злорадным лицом подкрадывается к девушке со спины. Восьмеркин с места ринулся на гестаповца, сшиб его с ног и, подминая под себя, потянулся пальцами к горлу.

Рослый автоматчик, извиваясь на полу, завизжал. Второй охранник мгновенно вскинул автомат, но разрядить его не решался, боясь попасть в соотечественника.

Нина выстрелила.

Она не поняла, вместе ли с пистолетным выстрелом или несколько позже дом дрогнул, словно под ним заколебалась почва, и озарился на миг багровым светом. Ее подхватило горячим ветром, приподняло и бросило под скамью…

Сразу стало темно. Раздался тягучий треск, скрежет. Нине показалось, что на нее с грохотом рушатся стены, балки, железо и камни. Она сжалась в комок.

Потом грохот стих, только что-то еще сыпалось сверху, и откуда-то из глубины доносились стоны и едва слышные голоса.

Не чувствуя боли, девушка приоткрыла глаза и увидела в окошке звезды.

Комната была заполнена едкой пылью. Пахло гарью.

Нина попробовала встать. Под ногами захрустели осколки стекла.

Натыкаясь в темноте на какие-то вещи, она начала пробираться к тому месту, где, по ее расчетам, должен был находиться Восьмеркин.

– Степа! – вполголоса позвала она.

В углу кто-то заворочался. «Не гестаповец ли?» – подумала девушка, вглядываясь в темноту.

Из-под рухляди вылез и поднялся, весь белый от известковой пыли, моряк. Нина узнала его по росту.

– Ты цел?

– Что случилось? – спросил он. – Почему дверь сорвана?

Нина схватила Восьмеркина за руку и потянула к окну. Она услышала звяканье наручников.

– Ты скован… как же бежать?

– Ничего, вылезу.

Восьмеркин подсадил ее на подоконник. Нина прыгнула на землю и перебежала к забору.

Двор был по-прежнему окутан дымом. В полуразваленном доме раздавались стоны и крики, трещал огонь. В глубине двора метались какие-то люди с фонарями.

«К помойке нельзя, – сообразила Нина. – А здесь мне не перебраться, высоко очень…»

Она подпрыгнула, чтобы уцепиться за край каменного забора, но руки сорвались, и девушка упала на землю.

– Погоди…

Восьмеркин подставил ей сложенные совком ладони. Нина поставила левую ногу на эту живую ступеньку, потом правую на плечо моряку и очутилась на каменной стене. Восьмеркин подтянулся на руках и одним махом перевалился на другую сторону.

В поле мелькали огни. Где-то тревожно гудел колокол и завывала сирена.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Чижеев на шлюпке направился к берегу. В лунном сиянии он разглядел среди девушек фигуру рослого мужчины и не поверил глазам. «Неужели Степа? Вдвоем, вместе с Ниной… Он, конечно, он!»

Чижеев так заработал веслами, что разогнавшаяся шлюпка чуть ли не до половины выскочила на прибрежную гальку.

Сеня сначала кинулся к Нине, приподнял ее и закружил:

– Спасибо, дорогой Ежик… Спасибо за все!

Потом он подбежал к Восьмеркину, но, видя, что друг не раскрывает рук для объятий, оторопело остановился.

– Ну, чего же ты стоишь бревном? – с комичным отчаянием воскликнул Чижеев. – Я из-за тебя ночей не спал!

И, решив, что для Восьмеркина самой лучшей лаской будет хорошая порция тумаков, принялся в радости тузить его по груди и бокам…

– Брось, Сеня! – отступая, сказал Восьмеркин. – Не могу отвечать: закован я.

Небольшая шлюпка не вмещала всех прибывших. Пока Витя переправлял девушек на катер, Чижеев камнем разбил цепь на руках Восьмеркина и сказал:

– А браслетки пусть останутся, злей будешь.

– И не сниму, – подхватил его мысль Восьмеркин, – до тех пор буду носить железо, пока не расквитаюсь за Катю. Только на крейсере дам распилить.

Он замолчал. Потом с не свойственной ему горячностью добавил:

– А ты береги Ежика. Редкой души она человек.

Неожиданное спасение Степана с Ниной взбудоражило обитателей пещеры. На пристань приковыляли раненые, сошлись старики. Даже суровый мичман Клецко оживился.