Лицо его уперлось в крупные похолодевшие руки.
«Не труп ли? Нет. Тело теплое».
Чтобы определить, чьи это руки, Чижеев провел носом по пальцам, по огрубевшему ребру ладони и у запястья наткнулся на витки пенькового троса.
Тогда он стал зубами рвать трос и, видимо, причинил боль человеку, лежавшему под ним. Тот заворочался. Чижеев заработал с еще большей энергией и наконец добился своего: тугие кольца троса ослабли.
— Степа, ты? — спросил он вполголоса.
— Кто это?..
— Тише… услышат. Говорю я, Чижеев.
— Развяжи руки, — попросил придушенным голосом Восьмеркин. — Меня в какую-то хламину лицом ткнули… вздохнуть невозможно.
— Я, кажется, развязал, поднатужься.
Восьмеркин в течение нескольких минут совершенно не чувствовал своих затекших рук. Потом они начали отходить, запястье заныло от боли. Степан, сдерживая стон, напряг мускулы, зашевелил пальцами и освободился от пут.
Передохнув немного, он развязал веревку на руках Чижеева и снял со своих ног ремни.
За переборкой по-прежнему монотонно завывал мотор и плескалась вода.
— Ох, и башка трещит! — сказал Восьмеркин. — До крови, видно, расшибли. А ты цел?
— Не ощупывал еще. Сейчас попробую встать.
Поднимаясь, Чижеев почувствовал острую боль в левой ноге. Но ступить на нее он все же мог.
— Разойдусь! Костей не поломали, — удовлетворенно сказал он. — Ты скольких искалечил?
— Троих, кажется. Они повисли на мне, как гончие. Один даже зубами в руку вцепился. А вот кто голову расшиб, — не разобрал. Сразу все закружилось…
— Ладно, Степа, сегодня мы им еще одну гастроль дадим.
Чижеев осторожно подполз к выходу в машинное отделение и заглянул за переборку. Там он увидел двух человек, освещенных синеватым электрическим светом. Один фашистский моторист, видимо, дремал. Он сидел раздетым по пояс и, обхватив забинтованную голову руками, покачивался. Рядом с ним лежал автомат. Другой немец, небольшой и толстый, стоял за мотором.
Сеня поманил к себе Восьмеркина и, когда тот приблизился, шепнул ему на ухо.
— Всего два немца. На одном моторе идут. Поищи чего-нибудь потяжелей.
Восьмеркин, закусив губу, принялся шарить рукой по темной палубе. Под трапиком он наткнулся на ящик с инструментом. Сене Степан выбрал небольшую кувалду с короткой ручкой, а себе взял тяжелый разводной ключ.
Затем оба друга притаились у входа в машинное отделение и стали выжидать.
Забинтованный фашист по-прежнему сидел в забытьи, обхватив руками голову. Зато другой стоял боком у мотора и, словно предчувствуя недоброе, то и дело косился на выход.
Но вот моторист повернулся спиной… Чижеев моментально проскользнул в проход и взмахнул над его головой кувалдой… В это время Восьмеркин навалился на забинтованного фашиста.
Друзья с такой быстротой и меткостью обрушили на фашистских мотористов свое оружие, что те, даже охнуть не успев, свалились оглушенными на палубу.
Чижеев для верности еще раз стукнул толстого гитлеровца и, оттолкнув его в сторону, сам взялся за реверс[13] действующего мотора, чтобы преждевременно не вызвать тревоги у верхней команды.
Восьмеркин, захватив автомат, спросил:
— Что дальше делать будем?
— Не ори! — Чижеев зажал ему рот ладонью. — В переговорочную трубу услышат. Поднимись с автоматом и погляди, что наверху делается. Только не стреляй, вместе действовать начнем.
Восьмеркин выбрался из машинного отделения и, осторожно раздвинув дверцы, взглянул в сторону рубки. Там маячили три фигуры. Гитлеровцы были спокойны. Машинное отделение не вызвало у них подозрений, так как мотор работал без перебоев и катер несся в базу на хорошей скорости.
Справа Восьмеркин увидел темные контуры хребта, похожего на бесконечную крымскую яйлу. Вдали едва обозначалась вершина горы, напоминающая Чатырдаг. Это обрадовало Степана. Он вернулся к Чижееву, обрызганный морской водой, и возбужденно сообщил:
— Южный берег Крыма близко, вплавь можно добраться. Катер захватывать вроде не к чему, вдвоем не управимся мы с ним. Навредить надо побольше и удрать.
— А вдруг здесь, на катере, мичман и Чупчуренко связанные лежат? Что тогда?
— Нет, я видел: сторожевик у барказа вертелся. Только он и мог подобрать. А сторожевика не видно. Наверно, отстал.
— Если так, то ладно, — согласился Чижеев. — Поднимайся наверх и, как услышишь, что мотор скисает, открывай по рубке огонь. Прыгать будем вместе…
Восьмеркин поднялся на трап, раздвинул дверцу до отказа. Он прицелился из автомата в среднюю из маячивших в темноте фигуру и стал ждать. Ему казалось, что проходят не секунды, а минуты, десятки минут. Но вот в пение мотора вмешался какой-то посторонний звук. Мотор застучал, потом чихнул раза два и заглох…