Между тем подпоручик остановился возле нужной могилы и не спеша закурил. При этом папиросу он опять держал в левой руке, а правую сунул в карман. На всякий случай повторял сигнал закладки… Русские старались не передавать секретные бумаги друг другу на встрече, а только показывали, где их потом нужно взять. Если бы Яцевич послал пакет до востребования на центральный почтамт Лемберга, он держал бы курево в правой руке. И тогда забрать донесение уже нельзя – схватят в момент приема… А так следовало, что бумаги ушли по запасному варианту и есть шанс получить их. «Почтовый ящик» находился в монастыре бенедиктинок на Вечевой площади. Уже десять лет сестры содержали у себя школу для девочек. Учитель этой школы, русин по национальности (и католик!), работал на русскую разведку. Почту ему передавали тайком во время служб специально нанятые женщины. Они получали за свои услуги хорошую плату и считали, что помогают контрабандистам. Четыре или пять пронырливых теток шли клином, своими телами закрывая от чужих взоров подругу с пакетом. Филерам было почти невозможно отследить момент передачи почты в тесном пространстве костела.
Шансы есть, повторил про себя штабс-капитан. Надо только выбраться отсюда незамеченным, а делать это при свете дня рискованно. И он, дождавшись, когда маршрутник ушел, опять присел на газеты в дальнем углу.
Потянулось длительное ожидание. Еще около часа по аллее шныряли филеры, вглядываясь в лица прохожих. Затем они исчезли, что вовсе не означало, что Павлуке можно выходить. Ему пришлось ждать темноты и дважды справить малую нужду в склепе… Хотя склеп был католический, православному русскому было очень неловко, да куда денешься?
В сумерках, также через ботанический сад, он выбрался в город и укрылся на съемной квартире. Хвоста за ним не было, либо разведчика вели очень опытные наружники. На всякий случай штабс-капитан проверился через кавярну[7] пана Володзимежа возле часовни Боимов, где всегда толпились люди, а три выхода помогали скрыться незаметно.
Квартира находилась у Губернаторских валов. Небогатый отставник, ищущий места, не мог позволить себе большие траты, потому приют выбрал скромный. Зато и здесь имелось три выхода. Поспав кое-как несколько часов, Лыков-Нефедьев вышел из дому на рассвете и отправился на Рынок. Площадь уже заполнили торговцы, они раскладывали товары и вяло переговаривались. Учитель из школы бенедиктинок толкался в зеленому ряду. Заметив разведчика, он зашагал прочь. Да будут благословенны старые города с кривыми улицами, узкими переулками и темными подворотнями! В одной из таких подворотен штабс-капитан рывком догнал связника, сунул ему банкнот в сто крон, а взамен получил тощий конверт. Ну? Волнуясь, он почти бегом двинул по давно изученному маршруту вокруг Латинского собора. Там имелись спасительные щели между дровяными сараями, которые выводили знающего человека куда надо.
Через час, переводя дух, Павел стоял на пороге своей явочной квартиры близ Песьего Рынка. Он приготовил ее еще зимой, оплатил на полгода вперед и надеялся отсидеться там в безопасности. С самого приезда во Львов два дня назад Лыков-Нефедьев здесь не появлялся. Только попросил письмом хозяина запасти пиво и легкую закуску. Теперь он намеревался отдохнуть, собраться с мыслями и принять решение – как выбираться из ловушки. Было ясно, что контрразведка, не сумев захватить агентуриста на кладбище, перекроет все выходы из города. Яцевича наверняка уже допрашивают. Этот адрес никто не знает, найти Павла быстро у австрийцев не получится. Тем плотнее будут заставы.
Но сначала он хотел прочитать письмо. Столько опасностей пришлось преодолеть, а за-ради чего? Павел вскрыл конверт и стал читать донесение, одновременно запоминая его.
Итак, о польских делах… Яцевич был всего-навсего курьер, а сведения сообщал резидент в Галиции, которого штабс-капитан лично завербовал в Перемышле год назад. Огенквар берег его как зеницу ока. Еще бы: агент сидел в крепости на реке Сан, которую, случись война, придется брать штурмом. Пока же резидент проник в канцелярию местного стрелкового союза и узнал много интересного.
Он сообщал, что Пилсудский был назначен главным комендантом вновь созданной организации «Союз активной борьбы» (САБ). И открыл его тайные отделения в Петербурге и Варшаве. А казначеем Польской военной казны стал ближайший сотрудник коменданта Анджей Сливинский. Таким образом, пилсудчики теперь полностью контролировали как военные, так и финансовые вопросы повстанческого движения. Казне начала активно помогать Полония (это было общее название всех польских эмигрантских организаций в Америке). Счет пожертвований «на освобождение Польши» сразу же достиг десятков тысяч крон в месяц.