Но достучатся до высшего узла принятия решений сейчас было невозможно. Подобно руководству компании, погрязшему в своих корпоративных оргиях и окончательно потерявшему связь с низами, центральный нервный аппарат, погруженный в состояние эротического транса, отказывался воспринимать что-либо иное. Словно редкостный паразит, засевший в совете директоров компании, он, пользуясь своим привилегированным положением, безнаказанно игнорировал прямые должностные обязательства, полностью уйдя в бессознанку. Иные же отделы психики были не способны самостоятельно принимать решение и могли лишь бесконечно передавать запросы по кругу, в конечном счёте разбивая их о фаервол корпоративной бюрократии.
Впрочем на сей раз трудолюбивое подсознание решило не потакать эротической изоляции своего боса, а во что бы то ни стало добиться его внимания – ситуация могла касаться жизни или смерти и поэтому, подобно самоотверженному работнику, преданно служившему интересам компании и готовому ради ее спасения переступить порог корпоративной этики, оно отважилось на неуставную хитрость. Много лет существуя в единой связке со своим своенравным и независимым начальством, подсознание разработало на его счет одну хитроумную уловку. Так в ситуации, когда напрямую обратится к боссу не представлялось возможным, оно проникало в его грезы, смешавшись с хаосом бессознательного, и проявлялось там в виде фантасмагорических сублимаций, наполняя привычное восприятие тревожными смыслами. Подобным образом оно поступило и на сей раз, что в конечном счете вылилось для меня, единоличного бенефициара и владельца корпорации моего тела, в растущее ощущение странного эротического беспокойства.
Под воздействием это бессознательного зуда я внезапно представил, что мне опять семнадцать, что вместо Линды со мной моя первая сексуальная кукла, что мы кувыркаемся на диване в ее квартире, а в соседней комнате спят ее родители. Чтоб не привлекать их внимание, я действовал максимально быстро и слаженно, но в какой-то момент оступился, и, стаскивая с нее трусы, услышал отчетливые шаги в коридоре. В это момент мое будущее привиделось мне предельно ясно: перед тем как откроется дверь, мне не вернуть все обратно. Ещё секунда – я буду пойман с поличным, а после выдворен из дома. Так предчувствуя скорый конец и в попытке примириться с неизбежным, я зажмурился и обреченно замер.
Большие серые глаза Линды впервые приотворились, и девушка бросила на меня взгляд полный недовольства и недоумения. Только тогда я сообразил, что виновником этой заминки стало разыгравшееся воображение, что на деле мне тридцать пять, а в ее квартире никого кроме нас быть не может. И все же, признавая абсурдность своих опасений, интуитивно обернулся.
Шестое чувство никогда меня не подводило! В комнате определённо был кто-то еще, и этот кто-то скрывался в районе шкафа, темные глазницы полок которого смотрели на меня, словно недра Платоновой пещеры. Проникший в гостиную лунный свет подобно костру познания осветил их грани, и уродливые серые тени от странных предметов заплясали на светлых поверхностях. То, что я ненароком принял за живое присутствие, оказалось лишь далеким отсветом исчезнувшей жизни, эхом минувшего, отголоском неизбежного – на полках громоздились десятки колб с запечатанными в них человеческими мозгами.
Вскоре я понял, что это были не просто куски плоти, замаринованные в формалине, а вполне себе осязаемые члены семейства моей подруги. Об этом отчетливо свидетельствовали надписи на банках, такие как: «дедушка Том, Бабушка Рита, Тетя Сара и т. д.»
Когда я осмыслил увиденное, мой настрой окончательно иссяк. Я по инерции продолжал ублажать мою девушку, но краем глаза все больше косился на субстанции, запечатанные в прозрачных колбах, ощущая, как все генеалогическое древо семейства моей подруги с насмешкой и осуждением наблюдает за моими отчаянными фрикциями.