Джесси обхватила себя руками. Салли стиснул руки в кулаки, чтобы удержать их при себе и не обнять ее.
— Ты знаешь, что при этом чувствуешь? — спросила она. — Знать, что никто не любит тебя настолько, чтобы попытаться спасти? Что никто не придет за тобой? Каждый день гадать, не сегодня ли ты умрешь?
Салли знал, что при этом чувствуешь. Знал, каким беззащитным он казался себе в подобных обстоятельствах. Каким испуганным. Помнил, сколько раз он пытался стать невидимым. Как пытался договориться с Богом и в конце концов перестал, потому что Он никогда не слушал его, и отец все равно его избивал.
— Потом этот страшный день приходит, — продолжала Джесси, кивая головой, словно приказывая себе рассказать все до конца. — И он называет твое имя. Я не была храброй. Не пошла к нему. И трусихой не была. Не пыталась убежать. Я была никакой. Просто стояла там. И тогда этот человек разозлился, потому что не мог нас различить.
— Нет! — Салли не знал точно, подумал, почувствовал или произнес вслух это слово. Знал только, что не хочет слушать остальное. Он знал, куда это ведет.
Но Джесси не замолчала. Она была полна решимости рассказать все. Все подробности. Другой возможности сделать это у нее не будет.
— Он выругался и схватил Дженни. А я стояла. Она не сказала ни слова. Из нас двоих она всегда была хорошей и смелой. И он ее увел, а потом она закричала. Я до сих пор слышу по ночам этот крик… — Джесси посмотрела ему прямо в глаза. В ее глазах стояли непролитые слезы, но ни одна слезинка не посмела упасть. — Теперь скажи мне, что это не я убила Дженни.
Джессика ждала, что во взгляде Салли появится осуждение. Все ее нервы были обнажены до предела. Она, наконец, высказала вслух то, чего никогда не говорила ни одной живой душе и, как ни странно, испытала облегчение. Больше не надо притворяться. Не надо просыпаться с надеждой, что все это было только плохим сном. Слова превратили все в реальность, окончательно и бесповоротно.
"Мне так жаль, Дженни. Я никогда не забуду тебя". Полились слезы, но она не стала их вытирать. Никаких попыток вызвать сочувствие. Никаких оправданий.
Когда Салли обнял ее, у нее вырвалось первое рыдание. Джессика попыталась справиться с собой, не желая демонстрировать Салли свою слабость.
— Ш-ш, — вот и все, что он сказал, а потом поцеловал ее в лоб, в каждое веко и в уголок рта. — Успокойся, Джесси.
Утешение породило желание. А желание — страсть.
Джессика почувствовала вкус собственных слез на губах Салли, когда они прижались к ее рту, и еще ощутила в нем скованность. Она не хотела этого. Только не сейчас. Не тогда, когда Салли ее целует. Она хотела, чтобы он был в ней, твердый и сильный. Хотела стать частью его; и чтобы он стал частью ее. Хотела, чтобы кто-то снова ее любил, хотя бы совсем ненадолго.
Салли сразу же расслабился, когда Джесси прижалась к нему всем телом. Невесомое платье было не плотнее паутинки. Каждый дюйм ее тела был плотно прижат к нему. Застонав от нетерпения, которое нарастало в нем, он сминал легкую ткань ее платья, пока не добрался до трусиков.
— Джесси, — прошептал он ей в губы, его голос и тело были напряженными от желания. Единственной преградой оставались ее трусики.
— Сделай это. — Ее ответ был больше похож на вздох, чем на слова.
Ему понадобилось только одно движение, чтобы сдернуть их и отбросить в сторону.
Руки Джесси уже трудились над пряжкой ремня и "молнией" на брюках. К тому моменту, когда она его освободила, Салли казалось, что он сейчас потеряет рассудок. Его рука скользила по теплой коже ее ягодиц, по соблазнительным изгибам ее тела, вниз, по задней стороне бедер. Потом он подхватил ее на руки, приподнял и развел в стороны бедра, пока она не обхватила его ими. А потом вошел в нее.
Салли закрыл глаза от удовольствия, погружаясь в Джесси. Он думал, что никогда не привыкнет к мысли о том, что она принадлежит ему. Снова захватив ртом ее губы, он позволил языку делать то, что боялся делать телом, пока не вернет себе хотя бы часть самоконтроля. Но вскоре даже влажного тепла вокруг него оказалось недостаточно, ему надо было двигаться. Стол был ближе всего. Придется удовольствоваться им.
Салли опустил ее на прохладную, гладкую дубовую поверхность, и Джессика ахнула, когда он вышел из нее и снова с силой вошел. Им было не до любовной игры, ими обоими владела только грубая потребность ощущать и дать ощутить себя другому. На этот раз она не закрыла глаза. На этот раз Салли стал ее якорем, человеком, за которого можно было крепко держаться, когда от каждого толчка у нее перехватывало дыхание, и она по спирали неслась к завершению.