Эстрагон. Ну что я тебе могу сказать, всегда ведь откладываешь до последней минуты.
Владимир (мечтательно). До последней минуты. (Задумывается.) Хорошо будет, да не скоро сбудется, кто это сказал?
Эстрагон. Что же ты, не можешь мне помочь? Владимир. Мне иногда кажется: вот оно подходит. И тогда чувствуешь себя как-то чудно. (Снимает шляпу, заглядывает внутрь, шарит в ней рукой, встряхивает ее, надевает снова.) Ну, как бы это сказать... Испытываешь облегчение и в то же время... (подыскивает слово) ужас. (С пафосом.) У-жас! (Снова снимает шляпу, заглядывает внутрь.) Странно. (Постукивает по тулье, словно выбивая что-то застрявшее в шляпе, снова заглядывает внутрь, надевает.) Ничего не поделаешь.
Эстрагон с невероятным усилием наконец стаскивает башмак. Заглядывает внутрь, щупает рукой, переворачивает его подошвой вверх, трясет, водит глазами по земле, смотрит, не выпало ли что-нибудь, ничего не находит, снова щупает рукой внутри, тупо уставившись прямо перед собой.
Владимир. Ну что?
Эстрагон. Ничего.
Владимир. Ну-ка покажи.
Эстрагон. Нечего показывать.
Владимир. Попробуй-ка опять надеть.
Эстрагон (тщательно осмотрев ногу). Пусть немножко проветрится.
Владимир. Вот это вам весь человек: обрушивается на свои башмаки, когда виновата нога. (Опять снимает шляпу, заглядывает внутрь, проводит внутри рукой, встряхивает ее, постукивает по ней, дует в нее, снова надевает.) Меня это просто начинает пугать.
Молчание. Владимир погружен в раздумье. Эстрагон болтает ногой, ше- веля пальцами, чтобы они отошли на воздухе.
Один из разбойников был спасен. (Пауза.) В общем, приличный процент. (Пауза.) Гого!
Эстрагон. Что?
Владимир. А что, если нам раскаяться?
Эстрагон. В чем?
Владимир. Ну... (задумывается) что там вдаваться в подробности, нам это не понадобится.
Эстрагон. В том, что мы на свет родились?
Владимир разражается хохотом, но тут же с перекошенным лицом подавляет смех, схватившись рукой за низ живота.
Владимир. Не смеешь даже и смеяться.
Эстрагон. Ужасное лишенье.
Владимир. Только улыбаться. (Внезапно улыбка растягивает его рот до ушей, застывает на несколько секунд и так же внезапно исчезает.) Это не одно и то же. Ничего не поделаешь (пауза), Гого.
Эстрагон (раздраженно). Ну, что еще?
Владимир. Ты читал Священное писание?
Эстрагон. Священное... (Думает.) Заглядывал когда-то.
Владимир. В школе, без Бога?
Эстрагон. Уж не знаю, была ли она с Богом или без.
Владимир. А Евангелие ты помнишь?
Эстрагон. Я помню карты Святой земли. Цветные, очень красивые. Мертвое море было бледно-голубое. Смотришь и пить хочется. И я говорил: вот куда мы поедем в наш медовый месяц. Будем плавать. Будем счастливы.
Владимир. Тебе бы поэтом быть.
Эстрагон. Я и был. (Показывает на свои лохмотья.) Разве это не видно. (Молчание.)
Владимир. Так, о чем это я говорил... Как твоя нога?
Эстрагон. Пухнет на глазах.
В л а д и м и р. Ах да, об этих двух разбойниках. Ты помнишь эту историю?
Эстрагон. Нет.
Владимир. Хочешь, я тебе расскажу?
Эстрагон. Нет.
Владимир. Скорей время пройдет. (Пауза.) Два вора были распяты вместе со Спасителем.
Эстрагон. С кем?
Владимир. Со Спасителем. Два разбойника. Один, как рассказывают, был спасен, а другой... (подыскивает слово, противоположное по смыслу слову «спасен») проклят...
Эстрагон. От чего спасен?
Владимир. От ада.
Эстрагон. Я пойду. (Не двигается.)
Владимир. Но вот... (Пауза.) Как же это так выходит, что... Надеюсь, я тебе не надоедаю.
Эстрагон. Я не слушаю.
Владимир. Как же это так выходит, что из четырех евангелистов только один рассказывает про это. Ведь они все четверо были тут же или где-то поблизости. И только один рассказывает о том, что один разбойник был спасен. (Пауза.) Ну, слушай, Того, ты мог бы все-таки хоть что-то сказать!