– Да, – сказал он, разглядывая нас. – Ен киш нредом, река Хунцы.
Последняя фраза не была немецкой. Скорее итальянской.
– Друзья отделали?
– Ага…
– Ну идите, будем знакомиться. Авес Чивонави.
– Вы итальянец?
– Ух, какие шустрые. С ходу определяют.
– Это дядя Сева, – сказала мать и засмеялась. – Он любит говорить наоборот.
Мне стало стыдно, что я попался на такую простую штуку.
– Сева Иванович, – перевел я медленно «Авес Чивонави».
– Совершенно точно. Кичтел.
– Летчик.
– Цедолом, – похвалил Авес Чивонави. – Тнанетйел асапаз.
Получилось у него это сразу.
– Ну, хватит, – сказала мать. – А то головы поломают. Они и так у них…
– Умники?
– Еще какие.
– Что вы понимаете под словам «умники»? – не удержался я.
– Грамотный, – подмигнул дядя Сева зеленым глазом.
– Запоем читает, – поддакнула мать.
Отец задвигался.
– Зато косу в руки взять не умеет.
– Анищвоцтозеб, – засмеялся дядя Сева. – Теперь научится. А такой змей, чтоб полететь можно, сделаешь?
– Нет…
– Эх, вы, трюфели. Ну, завтра научу. А сейчас налетай на стол.
И дядя Сева вернулся к своим веселым воспоминаниям о том, как он пришел домой с войны, а жена его не пускает на порог: не признает. «Гражданин, что вам нужно?» – спрашивает она дядю Севу.
А дело в том, что на Авеса Чивонави три раза приходили похоронки, потому что он три раза сгорал в своем самолете. Похоронку пошлют, а тут оказывается, что на обгорелый скелет еще можно натянуть чужую кожу или пришить какую-нибудь чужую часть тела. Дядя Сева три раза полностью сменял свой внешний облик и в конце концов сам себя перестал узнавать.
Потом Авес Чивонави стал показывать нам свое тело. Оно все состояло из отдельных кусочков разного цвета и формы. Когда мать увидела тело брата, она сильно расстроилась, и даже заплакала и сказала, что эта «змея» нарочно не признала своего мужа, так как побоялась принять увечного. Слово «увечный» очень не понравилось Авесу Чивонави, и он стал говорить, что никакой он не увечный, и попытался даже вскочить на стул, но не вскочил, а лишь разбил стакан. В общем, все стали кричать, смеяться, плакать одновременно, и мы с Вадом удрали на улицу, очень довольные таким исходом.
Мы сели на бревно так, чтобы ветер дул в сторону Рекса, и стали есть колбасу. Партизанская овчарка забеспокоилась, рванула цепью.
– Дай, дай, – сказала она угрожающе.
– Выкуси, – ответил Вад.
Он откусил маленький кусочек и бросил его специально с недокидом. Но Рекс не кинулся, что сделала бы обычная дворняжка, а лишь презрительно отвернулся.
Вад огорчился.
– Ну и гадкий пес, – оказал он. – Давай его отравим.
– Он за него знаешь что сделает?..
– Лучше бы Авес был нашим отцом. Правда, сильный парень?
– Ничего.
– Змея завтра научит делать.
– Ага. Прилетим на минное поле. Пацаны поумирают.
– Слушай, а давай вместе с ним фрица откопаем.
– Может продать.
– Не продаст.
– Пистолет ведь.
– Ну и что? Постреляем немного и сдадим в милицию.
– Цирф? – раздалось у нас за спиной. – Да еще с пистолетом? – Дядя Авес присел рядом на бревно. – И вы его еще не откопали? Эх, вы, трюфели.
– Там глубоко, – сказал Вад.
– Ну сколько? Метр? Два? Мы для самолетов укрытия знаешь какие рыли? Река Хунцы!
Как-то так получилось, что мы все рассказали Авесу Чивонави. Другой взрослый обязательно махнул бы на эту слишком сомнительную историю рукой или просто посмеялся, но дядя Авес воспринял ее серьезно. Он загорелся немедленно идти раскапывать могилу.
– Только, чур, трюфели, никому ни слова. Поклянемся.
Мы положили руки одну на другую и поклялись. Вот это дядя!
Как ни осторожно мы искали лопату, фонарь, но мать сразу почуяла неладное.
– Куда это вы? – забеспокоилась она.
– Уникыдуказ урог.
– Отвечай по-нормальному! Голова уже трещит от твоей тарабарщины.
– За червяками. Ялд икбыр.
– Тьфу! – плюнула ласково мать. – Каким был шалавым, таким и остался.
Пока отец доливал в рассохшуюся бочку воды, мы потихоньку выскользнули на улицу. До могилы фрица было километра два. По самым достоверным сведениям, немец был похоронен на развилке лесных дорог. Там был насыпан холм и стоял деревянный крест.
Днем по дорогам ходили и ездили. Раскапывать могилу можно было лишь ночью или рано утром. Многие пацаны начинали было рыть, да не хватало духу. Но теперь с нами был настоящий летчик. Считай, пистолет и фонарик у нас в кармане!
По дороге у нас вышел небольшой спор. Сдавать пистолет в милицию или нет? Авес Чивонави сказал, что сначала мы должны поохотиться на ворон, так как вороны большое лакомство. Потом он стал рассказывать про пистолеты. По словам дяди Авеса, в его руках побывало около сотни немецких пистолетов, и все это оказалось дерьмом. Самые лучшие пистолеты – американские. Среди них есть такие, что стреляешь в одну сторону, а пуля летит в другую. Однажды дядя Авес обманул таким образом немцев. Как-то его захватили в плен. Дядя сделал вид, что кончает самоубийством, и направил пистолет себе в грудь. Но так как пистолет стрелял наоборот, то Авес Чивонави перестрелял всех немцев и был таков.
Бывалый летчик рассказал еще несколько подобных историй и окончательно понравился нам. Детство младшего брата матери оказалось не менее интересным, чем у нас. Например, он гонялся за орангутангами, которые сбежали из зоопарка. Дядя так увлекся, рассказывая об орангутангах, что чуть не свалился в могилу фрица, которая была уже немного откопана.
– Пистолет здесь, я чувствую! – заявил Авес Чивонави.
Он поплевал на ладони и три раза копнул. Лопата заскрежетала.
– Вот видите? Река Хунцы….
Дядя копнул еще раз. Но тут послышался топот, и из темноты выпрыгнул Рекс, а за ним отец.
– Уф! Еле догнал! Червей копаем? А я решил собаку прогулять. Давай помогу, Сева Иванович, тебе нельзя после ранения. Посветите мне.
Отец взял из рук Авеса лопату, спрыгнул в яму и принялся рыть, как бульдозер.
Мы уныло наблюдали за ним. Сейчас отец откопает Фрица, и плакали пистолет с фонариком. Дядя Авес, видно, тоже здорово расстроился. Он продолжал вспоминать разные веселые истории, но я видел, что он сильно огорчен.
К счастью, червей оказалось много, и мы довольно быстро набрали их целую банку. Потом мы под конвоем отправились домой. По дороге мы потихоньку договорились с дядей Авесом встать пораньше, чтобы все-таки откопать фрица.
Утром нас чуть свет разбудил дядя Авес. Признаться, я уже забыл о могиле, но бывший летчик оказался не из таких.
– Трепачи! – шипел он на нас. – Чтоб еще когда с вами связался… Живо одевайтесь!
Однако, когда мы с большим трудом оделись, дверь оказалась закрытой на ключ, а ключ неизвестно где.
Пришлось будить мать. Где ключ, мать не знала. Значит, его спрятал отец. Мы долго препирались, кому из нас будить его, и, наконец, выбор пал на дядю Авеса, имеющего на правах гостя парламентскую неприкосновенность.
– Толя, – сказал дядя, щекоча торчащую из-под одеяла грубую желтую пятку. – Толя… мне надо выйти… Где ключи?
Мы в это время притворились спящими.
Отец причмокнул губами и утянул пятку под одеяло. Щекотать было нечего. На поверхности оставалось лишь одно ухо. Разве кто решится дернуть Диктатора за ухо? Но Авес Чивонави не даром был летчиком и три раза горел, да не сгорел. Он отважно взялся за ухо и слегка трепанул его.
– Толя… Река Хунцы…
В следующее мгновение железная клешня замкнулась на его запястье. Я удивился быстроте реакции. Что значит быть разведчиком…