Все сразу замолчали и стали смотреть на меня.
– Я же только что дал вам пшена, сала и масла, – удивился председатель.
Мне было очень неловко.
– К нам приехал дядя – летчик… Он три раза горел в самолете… У него очень плохое здоровье…
Я боялся, что они, не дослушав меня, скажут «нет». В деревне ведь голод. Но они не торопились. Они стали припоминать все, что знали обо мне.
– Эт кузнецов сын?
– Который школу обворовал?
– С Ерманским дружит?
– Собака не сдохла еще? Какую псину загубили, чертенята. Ее на отару бы.
Они знали все и даже немножко больше.
– Тетка Мотря ест лебеду, а у ней трое роблят в колхозе. Нехай не балуется, тут ему не город.
Но меня взял под защиту председатель Он сказал, что у нас долго не было отца, поэтому мы подраспустилисъ, что отец скоро приедет и возьмет нас в ежовые рукавицы. А отец у нас хороший парень. Он пришел с войны весь целый и будет ковать немецких лошадей, которые должны скоро поступить.
Отца многие знали, и правление, немного поспорив, вынесло резолюцию: «Хрен с ним, полпуда ему ржи и двести граммов сала, но пусть завтра выходит на солому, нечего дурака валять. И пусть летчика своего берет. Он, хоть и раненый, но трос на быках таскать сможет. Тут все раненые».
Кладовщик пошел в амбар и по всем правилам отвесил мне теплого, пыльного пахнущего зерна из огромного, до самого потолка, закрома. Зерна было на донышке, и кладовщику пришлось делать кросс с препятствиями. Потом он отрезал мне кусок сала.
Я пошел домой. Мешок с рожью шевелился у меня на спине, живой и теплый.
Гражданская война
Когда я вошел, они еще не спали. У дяди Авеса заклинило челюсти, и Вад осторожно расшатывал их ножом. Дядюшка сердился и хлопал ногами в галифе.
Я положил мешок в изголовье и стал делать из него подушку, сало я еще на улице закопал в зерно. Я боялся, что они, увидев у меня продукты, опять станут приставать, но они слишком были увлечены своим делом. Я уже начал было засыпать, как вдруг дядя Авес шумно втянул воздух, и у него сами собой выпали челюсти.
– Река Хунцы, что за проклятым дом, – выругался он – Теперь салом пахнет.
Вад тоже, видно, учуял запах. Он пробормотал.
– Да… Свинина…
Затем до них дошел запах ржи. Дядя тут же откликнулся:
– Странно. Очень странно. Я чувствую муку.
– И я.
Они задумались, и постепенно им стала открываться истина.
– Он ходил к председателю! – воскликнул вдруг Авес. – Принес сала и муки!
Они повскакивали со своих коек.
– Да, я ходил к председателю, – сказал я – И принес сало и рожь.
– Здорово! Молодец!
Авес Чивонави соскочил с кровати и принялся чистить сковороду.
– Сейчас мы напечем оладьев на сале. Знаешь, как вкусно! Ты молодец, что послушался меня. Всегда слушайся меня.
Чтобы немного наказать его за наглость, я позволил почистить сковородку и развести в печке огонь, а потом выступил со своей программной речью.
Я сказал, что отныне завтраки и ужины отменяются, остается только обед. В обед мы будем есть ржаную кашу, приправленную салом, в очень ограниченном количестве. Но даже и это будет возможно при условии, если дядя Авес пойдет со мной завтра на солому, а Вад перестанет валять дурака, а примется заготавливать лебеду. И я вкратце рассказал о моем посещении правления.
Моя программная речь была выслушана очень несерьезно: дядя продолжал наращивать в печке огонь, а Вад мурлыкал песенку. Кончив шуровать дрова, Авес подошел к моей кровати и бесцеремонно ухватился за мешок.
– Ну давай, – сказал он миролюбиво – Сейчас такой пир устроим, река Хунцы.
Я оторвал дядюшкину цепкую руку и с силой отшвырнул ее прочь. Дядюшка отлетел в угол. Он еще раз попробовал вцепиться в мешок и еще раз отлетел. Потом он сел на кровать брата, и они стали шептаться.
– Пойди сюда, – сказал Вад. – Мы открыли съезд «Братьев свободы».
– Мне некогда заниматься глупостями. Завтра рано вставать. И вам, Сева Иванович, тоже советую отдохнуть перед скирдовкой соломы.
Но они все-таки открыли съезд. С докладом выступил Вад. Он сказал, что я предал партию «Братьев свободы», стал маленьким диктатором. Я делаю все по-своему. Я захватил власть и не позволяю распоряжаться общественными запасами, применяю к «Братьям свободы» физическую силу.
Вад разгорячился и стал выкрикивать против диктатуры разные лозунги. Потом они приступили к голосованию и единогласно избрали Авеса Чивонави Старшим братом. После этого дядя подтянул галифе и уже на законном основании потребовал выдачи ему запасов продовольствия.
Мне страшно хотелось спать. Поэтому, чтобы разом покончить со всеми этими дебатами, я довольно грубо сказал им, что не согласен с решением съезда и официально объявляю себя Диктатором. Кто против – может покинуть пределы государства: я намекал на дядю, шутки которого мне порядком надоели. С этими словами я потушил лампу и лег на кровать, Крепко взявшись за мешок с рожью.
Я думал, что они будут протестовать, но они лишь немного пошептались и тоже легли.
Проснулся я от ужаса. Кровать моя была объята желтым пламенем. Я спрыгнул на пол, но под ногами у меня тоже был огонь, Горела облитая керосином солома.
Вад устроил на меня покушение, как устраивал когда-то на отца. Теперь я понял, что чувствует в таких случаях человек. Он чувствует ненависть и бесстрашие. Я рванулся напрямик к Вадовой кровати, но там Вада не было, а под одеялом стояло ведро с водой, которое опрокинулось мне под ноги, когда я рванул одеяло.
– Ах, сопляк! – крикнул я. – Значит, так?
Наверно, они спрятались на Авесовой кровати. Я побежал туда и получил вторично холодный душ. Тогда я остановился, чтобы собраться с мыслями. Конечно, они сидят в печке.
Я шагнул к печке, и тотчас же мимо моего уха просвистело что-то тяжелое. Итак, они были там. Предстоял нелегкий штурм.
Так началась гражданская война.
Штурм печки
– Вылазьте! Хватит валять дурака! – крикнул я. – Мне некогда с вами играться. Я хочу спать.
– Рожь и сало!
Железная кружка ударила меня в грудь.
– Ну, держитесь тогда!
Я метнул кружку обратно.
Послышался лязг. Они закрылись печной заслонкой. Я понял, что крепость неприступна.
Я собрал с их кроватей одеяла и навалил на свою кровать. Сверху еще я положил их пальто. Потом я залез в этот блиндаж и притворился спящим. Сначала они исправно бомбардировали меня всякой всячиной, но делали хуже лишь своим пальто. Потом им надоело.
Я все-таки заснул. Проснулся я от того, что кто-то осторожно тащил у меня из-под головы мешок. Это был дядя Авес. Терять нельзя было ни секунды. Я кинулся на Старшего Брата и быстро вытащил из его кармана пистолет. Потом я с победным воплем пошел на штурм печки. Вад только один раз успел огреть меня скалкой, но тут же был захвачен в плен. Печка пала. Враг был разбит. «БС» перестала существовать. Воцарилась Разумная Революционная Диктатура. Это произошло в 3 часа ночи 15 августа. Дядя Авес сидел на своей мокрой кровати и тихо всхлипывал.
– Река Хунцы, ты погнул мне ребро. Отдай мой пистолет.
Сильный, вооруженный до зубов, я залез в печку и закрылся заслонкой.
Где протекает река Хунцы!
Сильный, вооруженный до зубов, я вышел во двор. Мир вокруг не изменился. Так же трещали в мокрых кустах сирени птицы, так же ткало неяркое красное солнце узоры на ковре из подорожника, заваленном седой росой.
Изменился я сам. Я вышел в этот мир уверенным и властным. Я никогда не думал, что иметь власть так приятно. На ветках сирени трепыхался воробей. Я мог вытащить из приятно тяжелого кармана пистолет и сразить его наповал. А мог и даровать ему жизнь.