— Никогда больше я не надену ткани из машинной пряжи.
Новые дхоти и джибба были тяжелыми; ему показалось, что в пряжу вошел еще и добрый кусок свинца. Однако он чувствовал, что может ими гордиться. Ему казалось, что поднялся на новый уровень существования. Он сел и написал Гандиджи: «Сегодня я сжег свою прежнюю одежду. Спрял сороковой номер. Бхарати довольна». И Махатмаджи тотчас ответил: «Очень рад. Продолжай. Да благославит тебя Бог».
* * *В сумерках на дороге появилась Бхарати. Шрирам засуетился.
— Как ты можешь ходить босой в этих местах?
— Почему бы и нет? Ведь мы рождаемся без сандалий на ногах. Кожа от Вардхи еще не пришла, придется пока походить так. Впрочем, — прибавила она со вздохом, — там, верно, никого нет, кто мог бы подумать о том, что нам нужно. Сколько из них в тюрьме? Мы даже этого не знаем. Правительство уже не дает даже этой информации.
Они сидели на прохладном глинобитном полу — между ними стоял светильник. Шрирам смотрел на ее лицо, на котором появилось столько морщинок, будто с того дня в августе 1942 года, когда Махатма оказался в тюрьме, на ее плечи легло бремя ответственности за всю страну. Бхарати (да и Шрирам, конечно, тоже) была крошечным звеном в огромном и сложном механизме, который, несмотря на все преследования полиции, был направлен на то, чтобы заставить англичан покинуть страну.
— Ты не должна ходить босой, — повторил Шрирам.
— Почему бы и нет? В Индии триста шестьдесят миллионов ходят босыми.
Ему надоела ее страсть к статистике.
— Может, оно и так, — возразил он резко, — но это не значит, что ты тоже должна ходить босиком. Здесь могут быть кобры. Это место полно всяких опасностей.
— Подумаешь! Можно подумать, что, если ты в сандалиях, кобра тебя не укусит.
— Вечно ты споришь!
— Говорю тебе, я не могу получить кожу от Вардхи, — пожаловалась она.
И прибавила:
— Я тебя не боюсь, и я не обязана тебе объяснять, почему я поступаю так или этак. Кобры меня тоже не пугают, и одна я ходить не боюсь. Иначе я не была бы здесь.
— Конечно, меня тебе нечего бояться, — сказал Шрирам. — Но ты хочешь, чтобы тебя боялись.
— Но ведь я твой гуру.
Шрирам чувствовал, что все это совсем не то. «Она должна быть моей женой и лежать на моей груди». Он задумался на мгновенье. «А что мне мешает коснуться ее? Что она может сделать? Она здесь совсем одна. Даже если она закричит, никто ее за десять миль не услышит». Он упивался мыслью об этой дивной возможности. Но все это было только мечтой. Бхарати объяснила ему свое появление:
— Завтра я отправляюсь в Мадрас, какое-то время ты меня не увидишь.
— Завтра?! Куда ты едешь?
— Я должна получить указания. Полицейские, конечно, не дремлют, но я сумею съездить туда и вернуться без особого труда.
Она поднялась. Он думал: «Почему она пришла сообщить мне об этом? Что за этим кроется? Может, она пришла потому, что любит меня?» Хотелось бы знать. Кто же идет две мили босиком, чтобы просто сказать, что следующие три дня не будет никакой работы? Скорее всего, у нее была другая цель. Наверное, она думает обо мне и ждет, что я возьму ее за руку и скажу ей, о чем мечтаю; тогда она мне уступит. Глупо думать, что она всего лишь его «гуру»! При чем здесь гуру?! Какой абсурд, что красивой молодой женщине поручено обучение мужчины! Что за обучение? При этой мысли он усмехнулся про себя.
— Ты что-то вдруг задумался, — сказала она. — О чем?
Он положил руку ей на плечо: они были одни, и он осмелел; но она осторожно сняла его руку и сказала:
— Отдохни здесь, пока я не вернусь с указаниями.
Повернулась и побежала вниз по склону со словами:
— Не очень показывайся.
Он предложил:
— Я провожу тебя.