Подрядчик, поглядывавший на него, подошел поближе и попросил:
— Прошу тебя, не надо сеять здесь смуту. Ведь мы прежде всего деловые люди. Если завтра вы закажете нам приличное количество стволов и предложите за них хорошую цену…
— Сейчас не время думать об обогащении. Сейчас надо принять участие в борьбе за независимость.
Подрядчик на это просто ответил:
— Оставьте нас в покое, прошу. Мы не хотим участвовать в этих делах.
И зашептал:
— Не мешай нам работать, прошу тебя.
— Я не хочу создавать вам трудности с работниками. Но вы не должны слать лес на эти дьявольские цели. Все войны противоречат учению Махатмы об Ахимсе. Вы принимаете его или нет?
— Ах, Махатмаджи. Я пожертвовал пять тысяч рупий в фонд Хариджан. У меня в доме висит его портрет. Когда я встаю с постели, я прежде всего вижу его лицо.
— Вы знаете, что он говорит о непротивлении?
— Да, да, когда он приехал в Мальгуди, я ни одной из его лекций не пропустил.
— И верно, посетили столько же лекций сторонников британцев?
Подрядчик смущенно склонил голову.
— Знаете, — забормотал он, — когда приезжает налоговый инспектор и говорит: «Сделайте то, сделайте это», приходится повиноваться. Нам нельзя сердить правительственных чиновников, это очень опасно.
— Сколько вы дали в Военный фонд?
— Только пять тысяч. Я человек беспристрастный — но если правительство само обращается ко мне с просьбой, как я могу отказать? Мы же люди деловые, в конце концов.
Он увлек Шрирама в свою палатку под деревом, чтобы погонщики не бездельничали, слушая, о чем они говорят. Лес огласил стук перекатываемых бревен, крики и смех погонщиков, шутивших между собой. В воздухе стоял легкий запах листвы и эвкалипта, а также табака, который курили погонщики. Подрядчик усадил Шрирама на стул, снял алюминиевый чайник, кипевший на плите, и налил дне чашки чая. Глядя на него, Шрирам загрустил. Подрядчик был тощий мужчина с бритой головой, одетый в вязаный баниан и дхоти; за пояс у него были заткнуты какие-то бумаги, свернутые в трубку, и кожаный бумажник. Вид у него был преуспевающий (на шее — тонкая золотая цепочка, на левой руке — часы), но измученный.
— Вы, конечно, делаете большие деньги, — заметил Шрирам, — но это ничего не стоит, если вы не будете обладать чувством…
Он запнулся, ища нужное слово. Ему хотелось сказать «патриотизма» или «служения нации», но ему опостылели эти слова, напоминавшие о речах на митингах.
— Если у вас есть фото Махатмы Ганди, — сказал он, — молитесь, чтобы он вдохнул в вас разумные мысли, — вот все, что я могу сказать.
И поспешно встал. Подрядчик предложил:
— Выпейте чаю и потом пойдете.
— Я не хочу чая, — ответил Шрирам.
Вышел из палатки, пролез в дыру в ограде и отправился дальше.
* * *Он потерял чувство времени. Он продолжал действовать, словно какой-то автомат. Он шел в леса и в деревни и излагал то, что — он это чувствовал — было мыслями Махатмы. Всюду, где бы он ни оказывался, он писал: «Уходите из Индии!» А сторонники Британской империи ставили перед этими словами: «Не». В одной деревне какой-то мужчина спросил Шрирама:
— К чему ты всюду пишешь «Уходите из Индии!»? Ты хочешь, чтобы мы ушли?
— Эти слова имеют другой смысл.
— Тогда пиши их там, где их увидят те, для кого ты их пишешь.
— Эти люди повсюду, иногда их видишь, а иногда нет. Так что лучше писать повсюду.
— Пустая трата времени и краски, — сказал мужчина.
— Я просто выполняю приказ и не могу позволить себе задерживаться, чтобы выслушивать мудрые советы.
Одна плантация, куда отправился Шрирам со своей банкой краски и кистью, находилась на высоте четырех тысяч футов над уровнем моря. Это означало, что там ему хватит работы на полдня. Он пришел туда к концу дня. Увидел живописные ворота с надписью на столбе «Имение Матиесона». На многие мили вокруг не видно было ни души. На миг Шрирам заколебался: «Стоит ли здесь писать?» Он неуверенно огляделся, но отбросил сомнения, сочтя их недостойными. Живо протер место на столбе, написал красивыми закругленными буквами: «Уходите из Индии!» и зашагал было прочь. Проходивший мимо работник остановился посмотреть на то, что он написал, и спросил: