— Ты пишешь вывеску?
Шрирам подробно разъяснил смысл этих слов. Работник послушал и сказал:
— Лучше уходи. Этот Дорай — плохой человек. Всегда с ружьем. Он может тебя застрелить.
Шрирам на миг задумался: стоит ли становиться под пулю или лучше мирно уйти? Внезапно ему пришло в голову, что незачем было идти так далеко для того, чтобы потом спокойно уйти. Значит, он без толку поднимался на четыре тысячи футов над уровнем моря?
Пробормотав свое предостережение, работник с мотыгой удалился. Шрирам пошел дальше, по направлению к древнему бунгало, видневшемуся вдали. «Надеюсь, бульдогов у него нет», — размышлял он. Он уже видел кровавую сцену, которая здесь разыграется. Стоит ему подойти к крыльцу, как Дорай нацелит на него свою двустволку и щелкнет курком; дым, кровь — и Шрирама не станет. Может, тогда Бхарати раскается. «Ах, почему, когда он был еще жив, я не дала ему яснее понять, что люблю его?» Впрочем, зачем он все это делает? Высшее руководство не поручало ему встать под пули с обнаженной грудью.
У крыльца его остановил огромный мужчина с багровым лицом. В одной руке он держал трубку, а другую засунул глубоко в карман брюк. Шрираму захотелось повернуть назад.
— Приветствую! Кто вы и к кому?!
Шрирам почувствовал себя таким маленьким рядом с ним. Он шагнул вперед и пропищал:
— Мне надо вам кое-что передать.
— Прекрасно. От кого?
— От Махатмы.
Мужчина вынул трубку изо рта и сказал:
— А-а! От кого?
— От Махатмы Ганди.
— Ах, от него? Что же именно?
— Вы должны уйти из Индии.
Мужчина, казалось, смешался. Однако быстро пришел в себя.
— Зачем вы это мне говорите?
— Я не говорю, я просто передаю вам его слова.
— Ах вот как! Заходите, выпьем.
— Нет. Я не пью.
— Ну да, разумеется. Но я не о спиртном. Выберите что-нибудь себе по вкусу — шербет, или чай, или кофе.
— О, мне ничего не нужно.
— Вы, верно, устали, заходите, давайте просто поболтаем. Бой! — крикнул он.
Появился слуга.
— Два стакана апельсинового сока, — распорядился мужчина. — Да поторапливайся.
— Слушаю, сэр, — ответил бой, повернулся и ушел.
На нем была белая ливрея со множеством пуговиц. «Этот человек даже индийцев, которые служат ему, одел в особую форму», — подумал Шрирам, почему-то приходя в ярость.
Мужчина наблюдал за его лицом.
— Пойдемте на веранду, — предложил он минуту спустя.
И поднялся вместе со Шрирамом на веранду, где стояли плетеные кресла в чехлах из красивого набивного ситца и несколько огромных горшков с декоративными растениями. Шрираму вспомнилось его убежище: развалины тысячелетнего здания, где ютились скорпионы и змеи, и одинокая циновка, на которой он спал. Он не удержался и сказал:
— Как все это вам удается? Можно узнать?
— Что именно? — спросил Матиесон.
— Вся эта роскошь и красота в такой глуши?
Матиесон тихо рассмеялся и, поведя рукой, ответил:
— Я бы не назвал это роскошью, мой друг.
— И все это в то время, когда у миллионов людей нет ни пищи, ни крова! — вскричал Шрирам.
Он не мог вспомнить цифры, которые приводила Бхарати, и потому выразил свою мысль в общем виде.
— В наших молитвах мы просим, чтобы в ближайшем будущем у всех этих людей было не только вдоволь еды, но и прекрасное жилье, — надеюсь, получше этого временного пристанища.
Шрирам не принял слова о роскоши всерьез, отнеся их на счет расового высокомерия. «Он потому так говорит, — думал он, — что дело его процветает и он чувствует себя хозяином страны». Ему хотелось крикнуть: «Уходите, уходите, мы сами о себе позаботимся, нам не нужна плетеная мебель с яркими чехлами, нам даже пища не нужна, нам нужна лишь…»
Он не знал, как закончить эту мысль, и только сказал:
— Больше всего мы хотим выполнять указания Махатмы.
— И что же он вам советует?
— Мы будем прясть на ручной прялке, носить домотканую одежду, избегать роскоши — и мы добьемся того, чтобы Индией правили индийцы.
— Но вы отказались от возможности сделать такую попытку. Вам не кажется, что вы зря отвергли предложение Крипса?
Шрирам ответил не сразу. Все это были подробности, которые его не интересовали. Сложные теоретические построения просто не умещались в его голове, и потому он только ответил:
— Махатмаджи так не думает.
На том и покончили. В голове у Шрирама крутились разные слова — статус доминиона, резервация мусульман и прочее; хотя он выудил их из газет, они казались ему бессмысленными. Важно было одно: Махатмаджи считал, что все эти предложения не имели никакого отношения к независимости Индии.