Мальчишка ответил:
— Он из любой другой лавки табак курить не станет. Он его выбросит, и все!
Лавочник некстати похвастался:
— Он у меня вот уже десять лет табак покупает. Такого табака он нигде не получит. Это я вам говорю.
Мальчишка прижался к перилам и кричал:
— Мне нужет пакет табака, а не то…
Кто-то из толпы подскочил к нему, бормоча проклятия, и оторвал его от перил. Мальчишка завопил. Толпа загоготала. Лавочник в отчаянии ломал руки. Шрирам, словно статуя, недвижно сидел в пыли, не поднимая глаз от земли. Какой-то человек успокоил мальчишку, шепнув ему на ухо:
— Заберешь свой табак, когда этот парень уйдет.
— А когда он уйдет? — прошептал мальчишка.
— Скоро. Он ведь нездешний, — тоже шепотом ответил другой.
— Но дедушка ждать не захочет.
— Я зайду и поговорю с ним, не беспокойся.
Шрирам сидел, не двигаясь, и все слышал, но не проронил ни слова.
На другом конце улицы стали собираться люди — толпа постепенно поредела. Кто-то начал поднимать на дерево второй фонарь. Люди смотрели вверх и говорили:
— Раму полез на дерево с фонарем.
Они указывали на парнишку в шортах защитного цвета и шерстяной полосатой безрукавке, надетой на голое тело. Его мать, увидев его снизу, крикнула:
— Эй, Раму, не лезь на дерево! Стащите этого мальца вниз. Вечно он лазит по деревьям.
— Что ты волнуешься? Мальчишки всегда лазят по деревьям — что с того? — спросил кто-то.
Вспыхнула ссора. Мать возражала:
— Ты бы так не говорил, если б у тебя был сын, который вечно рискует жизнью.
Парнишка крикнул с верхушки дерева:
— Будете ссориться, я возьму и спрыгну на землю! То-то все вы завопите!
Толпа веселилась, слушая перебранку. Лавочник на миг забыл о своих бедах, глянул на верхушку дерева и заметил:
— Ужасный мальчишка, вечно он мать пугает своими проделками. Она с ним ни минуты покоя не знает.
— Он уже достаточно взрослый, может сам о себе позаботиться, — сказал Шрирам.
— Да, только мать его испортила: вот он и лазает по деревьям, или плавает, или людей дразнит, просто покоя от него нет, — возразил лавочник.
— Вы все к нему слишком пристаете. Я думаю, он никого не потревожит, если вы оставите его в покое, — возразил Шрирам. — Все что-то ему советуют и надоедают.
Раму с верхушки дерева закричал:
— Я привязал фонарь. Кто еще сумел бы это сделать?
Фонарь качался на ветке, бросая тени на каменистый склон позади дерева. Толпа издевательски закричала и засмеялась.
— Если кто будет надо мной смеяться, я обрежу веревку и сбросшу фонарь вам на головы, — пригрозил он.
— Вот чертенок, — вскричала мать.
«Какая бессмысленная болтовня», — подумал Шрирам. Его сердили здешние люди, живущие бездумно, без всякой цели.
Лавочник прибавил:
— Никакого покоя в этой деревне — эти двое вечно всячески всем досаждают.
— А сам ты чем лучше? — рассердился Шрирам.
А ведь страна в это время вела борьбу за выживание! В его воображении мелькнул Ганди с его прялкой, многочасовые походы по деревням, когда тот шел, погрузясь в размышления и всячески себя изнуряя; его заключение; все это казалось бессмысленным, когда он смотрел на людей, ради которых все это делалось.
Внезапно Шрирама охватила тоска. Все, что он делал, думалось ему, было совершенно ненужно. Лучше уж вернуться к уютному одиночеству на Кабирской улице — это, по крайней мере, осчастливит хоть одну душу. Не все ли равно, продает лавочник английское или скандинавское печенье, китайские крекеры или французское масло? Это всего лишь коммерция, в которой участвуют бессовестный торговец и толстокожая публика. К чему сидеть в грязи, беспокоиться и бороться? Он вдруг почувствовал страшную усталость.
— Ты можешь мне дать листок бумаги с конвертом? — спросил он у лавочника. — Я заплачу.
— Нет, сэр, — ответил лавочник. — В этой лавке бумагу и всякое такое никто не спрашивает. Сюда приходят люди простые, которым нужно что-то из еды или питья.
— И при этом просят только английское печенье? — сказал Шрирам с сарказмом.
— Забудьте об этом, сэр. Я никогда больше этого делать не буду, — заверил его лавочник, — если только вы встанете с этого места и забудете обо мне.
Шрираму было приятно слышать эти слова: видно, его личность приобрела большой вес. Это было очень лестно.
— Надеюсь, ты не врешь насчет бумаги и конверта? — спросил он. — Или, может, у тебя есть самая дорогая английская бумага и чернила?
— Нет, нет, сэр, клянусь богиней вон в том храме, — заверил его лавочник. — У меня нет запаса, и я вам клянусь всем святым, что буду впредь избегать всех английских товаров. Я выброшу в канаву любое печенье, какое только увижу. Я дам пинка всякому, кто спросит английское печенье. В нашей деревне, во всяком случае, больше не будет никакого английского печенья. А пока — можно мне пойти к учителю и попросить у него для вас перо и бумагу? Больше никто у нас ничего не пишет.