Разумеется, вскоре полиция опубликовала фотографию Шрирама, обещав награду любому, кто сообщит о его местонахождении.
* * *Больше всего Шрирама мучила мысль, не вздумал ли Джагадиш над ним подшутить. «Если он хочет сыграть со мной шутку, пусть поостережется, — думал он. — Я ему череп булыжником размозжу». Он наслаждался картинами жестокой расправы, проходившими перед его внутренним взором. Однако, подумав о том, что бы сказала об этом Бхарати, он тут же взял себя в руки. При мысли о Бхарати он смягчился. Он подумал, что без колебаний падет к ногам любого негодяя, если того захочет Бхарати. Все, что угодно, только бы порадовать ее и заслужить ее одобрение. Вся его жизнь приобретала смысл только тогда, когда он делал что-то, связанное с ней. Он размышлял, как ему вести себя, если она выйдет из тюрьмы, а фотограф все еще будет здесь. Только бы голову не потерять от ревности! Впрочем, он надеялся, что фотограф займется своим делом и оставит его в покое. Он надеялся, что война с британским правительством скоро кончится, англичане уйдут из Индии, он вернется на Кабирскую улицу и будет мирно жить там с Бхарати и бабушкой.
Д-да, в том-то все и дело… Как-то бабушка ко всему этому отнесется? Небось будет пилить Бхарати день и ночь, сравнивать с внучкой своего брата — и вид-то у нее не тот, и по дому ничего не умеет. Впрочем, он надеялся, что Бхарати не смолчит, а повернется и спросит: сумела бы ее деревенская племянница устоять перед атакой полицейских или говорить с самим Махатмой. Удобно устроившись на своем ложе у входа в пещеру, он смотрел на верхушки голубых эвкалиптов; мысли его блуждали.
Вдруг он увидел Джагадиша, стоявшего рядом с ним; он и не заметил, как тот подошел.
— Ты очень рискуешь, молодой человек, — сказал Джагадиш. — А если б вместо меня тут оказался полицейский? Ты бы так и сидел и мечтал? Он бы надел на тебя хороший ошейник и свел бы тебя в тюрьму.
— А что в мечтах плохого? — спросил с раздражением Шрирам.
— Да нехорошо это. Надо быть начеку. Наша пещера снаружи незаметна, но вдруг кто-нибудь решит осмотреть эти места? Тебя, может, и не видно, но не думай, что так будет вечно продолжаться. Ты должен всегда быть начеку, следить из своего укрытия за окрестностями. Бдительность!
— Ну ладно, — согласился Шрирам, отступая перед напором Джагадиша, словно тигр на цирковой арене, который издает громкий рык, но отходит туда, куда велит ему укротитель.
Джагадиш уселся с ним рядом:
— Если ты думаешь, пусть себе меня арестуют и отведут в Старую бойню, то ты ошибаешься. Они и не подумают вести тебя туда: там одни женщины сидят.
Стоило ему упомянуть Старую бойню, как Шрирам смягчился. Бойня — слово не очень-то приятное, но оно вселяло в Шрирама чувство счастья и глубокого умиротворения.
— Старая бойня? Старая бойня? — переспросил Шрирам, впервые за много дней приняв шутливый вид. — В этом названии слышится что-то знакомое… Только что нам до нее?
— У нее есть лишь одно достоинство: то, что она старая бойня, а не новая, — сказал Джагадиш. — Когда мимо нее гонят коз, то они трепещут, а ты вот шутишь и смеешься. И не думаешь про то, что это бойня…. И все же сердце дрожит, как об этом местечке вспомнишь, не так ли?
Шрирам чувствовал себя совершенно счастливым. Он готов был говорить о бойне до скончания века: она заставляла его забыть о политике, истории, полиции и собственном одиночестве.
— Если хочешь туда наведаться, твою приятную наружность надо немного изменить, — заметил Джагадиш.
И пояснил:
— Чтобы ты не походил на фотографию, которую опубликовала полиция. Ты не должен помогать тому, кто захочет донести на тебя и получить награду. Боюсь, что полиция повсюду разослала твою фотографию — тебя любой мальчишка на улице опознает. Видишь, как вредно оставлять за собой фотографии. Тут у меня перед тобой преимущество: моей фотографии у них нет, есть только описание. Ведь я занимался тем, что других снимал, а сам так и не снялся. Это важное преимущество. А ты свои портреты повсюду разбросал, прямо как кинозвезда!
— Да, верно, — с грустью согласился Шрирам. Он вспомнил о дешевых — четыре за рупию — моментальных снимках, которыми так увлекался одно время, вскоре после того, как разбогател. Не раз он видел свои портреты на стендах возле фотомастерских, а стены собственного дома были просто увешаны ими. Он вспомнил, как ворчала бабушка: «В наши дни люди на стенки вешали изображения богов или предков, а ты — свои портреты. Не понимаю, зачем ты это делаешь?»