— А тебе когда-нибудь грозила опасность?
— Какая опасность? Что на меня нападут? Да, бывало иногда, но Махатмаджи говорил, что в крайнем случае женщинам лучше покончить с собой, чем лишиться чести. Там, где был он, страха не было. Но… если бы что-то случилось, я всегда готова была наложить на себя руки.
— Нет, нет, — вскричал в ужасе Шрирам.
— Это казалось вполне естественным, когда мы видели, как горели дома, дети лишались родителей, мужчин убивали, а женщин увозили. Я собственной страны не узнавала. Где бы мы ни оказались, моей главной заботой были дети. Я их собирала и привозила сюда. Все эти дети, которых ты видел… Мы о них ничего не знаем. Они каким-то образом уцелели — то была воля Провидения. Они сюда попали из разных деревень Бенгалии и Бихара. У нас их было больше, но некоторых еще в Калькутте нашли и забрали родные. А об этих так ничего и не известно. Если их родители живы, им скажут, что дети здесь, и они придут за ними. Если же нет, мы их воспитаем. Мы для них собрали игрушки и одежду. Не спрашивай, какой они религии, мусульмане или индусы. Что толку спрашивать — мы не знаем. Мы дали им имена цветов и птиц. Бапу как-то сказал, что даже номер лучше, чем имя, если имя накладывает на человека клеймо, указывая, какого он вероисповедания. Знаешь, одного мальчика мы назвали Малькус — это значит «напев», а одну девочку Гулаб, то есть «роза». Эти дети должны чувствовать себя людьми — и только.
Шрирам вздрогнул.
Но Бхарати тут же сказала:
— Я тебе дам теплую одежду и одеяла из тех, что мы собрали для беженцев. Сойдешь на этот раз за беженца, вреда от этого не будет.
И она улыбнулась.
Его же охватил страх.
Она была слишком великолепна, чтобы быть его женой.
— Теперь ты понимаешь, почему я не могла сказать Бапуджи о нас? Это было бы святотатством. И все же, однажды, в одной бенгальской деревне я заговорила о тебе. Он хотел что-то ответить, но тут ворвался человек и закричал, что в него всадили нож. А в другой раз, в Калькутте я ему про тебя сказала, и он спросил, когда ты выходишь из тюрьмы. Это было поздно ночью, я выждала, когда никого не будет — а тут вдруг являются какие-то важные люди, местные министры, еще кто-то, им было необходимо с ним срочно посоветоваться. Другого случая так и не представилось.
— А он меня вспомнит?
— Он никогда никого не забывает. Мне казалось, время еще не… Давай пойдем вместе завтра к нему в Бирла-Хаус, и если будет возможность, спросим его вместе.
— А если он скажет «нет»? — спросил с волнением пылкий влюбленный.
Бхарати встала.
— Так я пришлю тебе сейчас одеяла.
* * *На следующий день Шрирам привел себя в порядок, прежде чем отправиться в Бирла-Хаус, но, взглянув в зеркало, подумал, что, пожалуй, выглядит слишком торжественно, и слегка взъерошил себе волосы. Его одолевали сомнения. Бхарати ушла раньше, чтобы договориться о встрече с Махатмой. Она оставила человека, чтобы тот провел его в Бирла-Хаус. Шрирам надел домотканую рубаху и жилет, накинул на плечи шаль и решил, что выглядит достаточно скромно. Больше всего он боялся, что Махатмаджи скажет: «Замуж за тебя?! Бхарати — за тебя?! Ах ты, ничтожество! Вон с моих глаз!»
Бхарати встретила его у ворот Бирла-Хаус.
— Он ужасно занят, — сказала она, — но минутку нам уделит. Он знает, что нам очень нужно его видеть.
Множество народу входило и выходило из здания: индийцы в домотканых одеждах и белых шапочках, иностранные корреспонденты в европейском платье; к дому то и дело подъезжали машины. Шрирам ничего не замечал.
— Если он меня о чем-нибудь спросит, — сказал он Бхарати, — что я ему отвечу?
— Все, что угодно, он не рассердится, только говори ему правду.
Шрирама поразило, что она была здесь как дома. Он снова подумал о том, что она для него слишком хороша: надеяться, что она за него выйдет, было неправильно. Люди то и дело останавливались, чтобы переброситься с ней словечком. Она разговаривала по-английски, на тамили, хинди, урду и еще на каких-то языках. Она спокойно беседовала с мужчинами, женщинами, юношами и стариками всех национальностей. Для каждого у нее находились словечко или улыбка.
— Сколько народу ты знаешь! — восхитился Шрирам.
Она ответили улыбкой, которая показалась Шрираму очаровательной.
— Да, но зачастую я не знаю, как их зовут, — призналась она.
Они прошли по аллее, ведущей к Бирла-Хаус и вошли в сад.
— Какой дивный особняк! — воскликнул он.