Я, посмотрел на усмехающегося Аркадия Львовича и проговорил уверенным, серьёзным голосом:
— Поверьте и помяните моё слово! Там будет, не только кондитерская фабрика, там будет «всё». Просто, «всё»!
— Дожить бы, — весело сказал папá, не поведясь на пафос.
— Доживете, какие ваши годы. Насколько я понимаю, месяца через два — три, вы ведь не планируете умирать? — взяв со стола миндальное пирожное, задал я риторический вопрос и улыбнулся. — Вот и славно. Тогда, вы всё увидите сами. Именно тогда, это «всё», о чём я вам говорил, скорее всего и станет реальностью.
— Ого, так скоро?! Ну надеюсь, что не помру… Надеюсь доживу… Целеустремленность, это, молодой человек — хорошо. Песни — это прекрасно, тем более настолько хорошие песни. Конечно же, у меня есть знакомые и конечно же, я постараюсь помочь…
Он, пошевелил рукой «копны» волос и задумался…
— А не позвонить ли, Яше? — размышлял он, бурча себе под нос, а затем произнёс: — Есть, хороший и честный человек — это, Яков Моисеевич. Сейчас он работает преподавателем в институте, но тяготиться этим. Безусловно, он знаком со многими известными композиторами, певцами и артистами. Давайте, я с ним переговорю… Если он заинтересуется, то вы с ним встретитесь и всё обсудите.
«Что ж, Яков так Яков,» — подумал я и поблагодарил «папу» за участие.
Посидев с минуту в тишине и глядя на меня, как бы, «через меня», папá вдруг встал и произнёс:
— Молодые люди, что же вы не пьете чай, вот бутерброды… Кушайте, кушайте… Ну а я, пожалуй, позвоню прямо сейчас. Чего, тянуть то?.. — сказал он и вышел коридор.
— Хороший, у тебя папа Сева. Весёлый!..
— Извини, — засмущался тот. — Я, не думал, что он такое учудит. В первое время я совсем растерялся и остолбенел. Даже не мог сообразить, что вообще происходит, что нужно делать.
— Прикольно, «чего» … Ладно… Вытащи плёнки из магнитофона и давай их сюда.
— А, может мне перепишем? — с жалостью в голосе проговорил Савелий, посмотрев на меня с надеждой.
— Перепишем, но только, через две недели. Я же всё объяснял вчера. Сейчас, это секрет. Он должен хранится у одного человека, чтоб не возникло никак двусмысленностей и лишних подозрений, которые могут разрушить любое, даже очень хорошее и перспективное начинание.
Сева отдал мне катушки…
— А какие у тебя планы на сегодня? — поинтересовался фельдмаршал у расстроенного ординарца.
— Вроде никаких. Думал тебе позвонить и на базу поехать. Всё равно делать нечего… а там, — он зажмурился, — там музыка!.. Ты не представляешь, как она мне, в последнее время, нравится. Я последнюю неделю только о ней и думаю…
— Теперь становится понятно, чтой-то, папá забеспокоился, — вздохнул я.
Сева хотел что-то возразить, но не решившись, лишь махнул рукой.
— Короче, я тоже хотел тебе предложить поехать на базу и записать вокальную партию песен, которые пою я.
— Так ты же говорил, что стихи ещё не написаны.
— Уже написаны.
— Так, когда же ты успел?
— Да сегодня ночью, не спалось вот и дописал.
— Врёшь?! — раскрыв меня спросил следователь.
— Вру, — легко признался, пойманный на месте преступления преступник.
— Давай! Конечно поедем! А, почему вчера не записали?
— Не хотел песни всем показывать. Мы с тобой вдвоем знаем … и достаточно. Ребятам о них знать, пока не нужно. На эти песни у меня большие планы. К тому же, вчера я не знал, что у нас будет «худрук». Для более ошеломляющей демонстрации, лучше пусть у нас будет семь песен, а не четыре.
— Думаешь, папа договориться?
— Мне. кажется да. Я, практически уверен. Иначе, какой смысл, был во всем этом разговоре? Ну, а если ответ будет — нет, так запись лишней не будет, тем более действительно, делать-то, особо не чего. Я у мамы отпросился, так что «гоу» на студию.
В том, что Аркадий Львович договорится о встречи я не ошибся. Завтра, на своей квартире после обеда и до восьми часов вечера нас будет ждать — Блюмер Яков Моисеевич, 54 лет от роду.
Я поинтересовался:
— Есть ли у него дети?
— Да. Есть. Две девочки. Одной, по-моему, восемнадцать, она учиться в институте, а другой двадцать… Но, я не совсем понимаю, при чём тут…