Сказал Микуль свои слова и умолк. Призадумались и буровики, не спешили с ответным словом. Только Гриша не заставил себя долго ждать, воскликнул:
— Да мои жучки дальше кухни дороги не знают! Где им до гнезд и птенцов?!
— Вчера на озере норы ондатровые рыли, — вспомнил Микуль. — И на бору сегодня за белками гонялись!
— Не без греха твои жучки, Гриша! — вмешался Костик. — Я тоже слышал, как они кого-то облаивали!
— Привязывать их надо, — жестко сказал Микуль. — Нельзя так оставлять. Ведь осенью нам самим на охоту захочется, все мы теперь тут вроде хозяев.
— Да сожрут их комары заживо! — крикнул Гриша. — Не выживут на цепи!
— Выживут! — веско сказал Микуль. — Ни одну собаку еще комары не заели! Только цепь должна быть такой длины, чтобы собака смогла вырыть себе нору, на лад лисьих нор. На цепи летом она обычно всегда делает такое жилище. Или хозяева-охотники роют яму своей лайке, сверху закрывают досками и песком, оставляют вход в нору. В жару там прохладно, нос в песок — и никакие комары не страшны!
— Гриша, лопату в руки — и давай фатеры своим жучкам! — засмеялся Березовский. — Если не хочешь, чтобы их комары заморили!
— Да за что же им такое наказание? — возмущался Гриша. — Они еще ни перышка из лесу не приносили!
— Еще не одно перышко принесут! — уверил Микуль. — Увидишь.
Заспорили буровики: собаки вредят тайге или нет, а следовательно, держать на привязи их или не держать. Алексей Иванович предложил разрешить спор таким образом: повременить до первого греха собак, чтобы, как он выразился, вещественное доказательство было — разоренное ли гнездо, пойманная ли птица, загнанный ли зверь. Как только это обнаружится, сразу всех собак на цепь. С ним согласились, и рабочие разошлись по своим балкам.
Микуль понимал, что не так-то просто поймать собаку с добычей, ведь не станешь бегать по их следам. Позднее у него появилась привычка: если попадались собаки, внимательно оглядывал их, нет ли следов крови на шее и на морде. Он знал, что псы, живущие возле помоек, очень неопрятны, совсем не следят за собой. Разве сравнить их с охотничьими лайками, которые после кормежки обязательно «умоются» — залижут шерстинка к шерстинке, знают себе цену: не отираются у ног каждого встречного, не станут вымаливать кусок, не ходят взлохмаченные и грязные.
Вернувшись в балок, Микуль снова лег — после вахты спина, ноги и руки словно одеревенели и при движении тупо ныли. Он подумал, что беспросыпно проспит до самого утра, но не тут-то было. Ночью ему снились таежные птицы и звери, и часто будил его собачий лай. Но, проснувшись, убеждался, что тишину нарушает только шум дизелей. Подивился он упорству буровой, которая с самого начала отворачивалась от него, то преследовала, гнала прочь сон-колонок, то сосну старую натравила, и вот, наконец, до собак добралась. А завтра что преподнесет?! Но Микуль уже нащупал тропу, с которой опытного охотника не просто сбить.
7
Не прошло и недели, как Микуль молча положил на стол мастера Кузьмича двух полумертвых окровавленных лисят. Разведчики, бывшие в балке, рассматривая их, тихонько рассуждали: выживут иль не выживут. Кузьмич невесело покосился на своего трехмесячного, без единого белого пятнышка щенка Чомбе, который спасался от комаров под столиком с рацией. И теперь хозяин словно хотел без слов убедить всех, что его щенок здесь ни при чем. Затем он перевел взгляд на Гришу Резника, тот сказал, что давно уже вырыл яму — нору для своей жучки, а за других не ответчик. Но тут выяснилось, что чуть ли не у десяти собак нет хозяев. Почти каждый приезжающий привозил с собой жучку, а когда увольнялся и уезжал, оставлял ее на буровой.
С первой же вахтой, улетающей на отдых, отправили собак на базу.
После того как вопрос с жучками уладили, Микулю показалось: бор и болото, озеро и река впервые посмотрели на него с благодарностью, признали в нем таежника. И он с легким сердцем отправился на озеро ловить окуней. После его ухода приплыл на крохотной несмоленой лодчонке Степан, заглушил подвесной мотор и легко перескочил на песок. Не спеша вымыл в речной воде руки и заросшее щетиной лицо, искусанное мошкарой, пригладил спутанные волосы, вытер шейным платком угольно-черные и колючие глаза и лишь после этого направился в балок Алексея Ивановича.
— Кер сделал? — спросил он хозяина, поздоровавшись.