<вы> спросил студент - стоишь ли ты судьбы целого мира, который ты обречен не спасать и возвеличивать, а пассивного наблюдать за его взлетами и падениями? -То есть, стою ли я? -А то, что мы существуем в двух мирах. Один большой, реальный. Мир снаружи, где существуешь ты я и шесть миллиардов других людей. А есть еще один, не менее большой, сложный, но это мир нашего сознания, он внутри и существуешь там только ты сам, и порождения твоего рассудка. Так стоишь ли ты, всего мира? -Ты хочешь сказать, можно ли променять свой внутренний мир, на счастье внешнего? - ответил вопросом Севелев - ты на какой кафедре учишься: учился, студент? -Философии. - Угрюмо ответил Сафьянов, и упер взгляд в землю. Сказал не поднимая головы: -Ты не ответил. -Отвечу: Можно, став свидетелем во благо этого мира. -Так свидетелем, а не его спасителем и благодетелем. -Все равно можно. Люди издревле жертвовали собой во благо чего-либо. Деревни, города, страны, планеты. Сафьянов усмехнулся. Сказал: -Это твое мнение. Как считают другие? Он поерзал, повернулся к сидящему в середине дуги грузчику: -А вы как считаете? -Отвали. - Буркнул грузчик, поглубже засовывая зябнущие руки в карманы. Был он угрюм и диковат. -Вот те мнение. - Сказал Севелев потише, а то участники дуги уже кидали вопросительные взгляд, прислушивались. -Это не мнение, это так. Они все испуганны, хотел бы я знать. Каковы будут их просьбы. -А твоя? - спросил ученый вкрадчиво. -Мою ты узнаешь, когда будет одиннадцать. - Ответствовал Влад и замолчал. Луна медленно, и тяжело сползала с зенита. Казалось, прилипла огненным брюхом к небосклону, и теперь дергается, отдирается, но сползает с купола. Чтобы не мозолит глаза своим мертвенным светом. Ведь даже такой свет в конечном итоге отголосок тепла, солнца. -И все же. - е унимался Севелев - каким ты видишь мир в котором свершилось Чудо? -Утопия наверное. Зачем обсуждать. Если свершиться то, чего хотят все люди, то у нас не будет войн, болезней, голода, люди не будут сориться, обижаться, начнут развивать науки. Культуру и все такое прочее. Только: -Что, только? Вроде бы самая радужная картина? -Только утопия, она есть утопия. Утопия не жизнеспособны. И мир где не будет войн, болезней и голода, будет мир без будущего. Война, есть мощный стимул прогресса, именно на войне развитие нового идет быстрее всего. То же самое к науки, а про культуру. Как можно создавать сильные книги, музыку или еще что если ты живешь в довольствии и неге? Ведь самые потрясающие произведения были созданы авторами именно в момент душевного кризиса! -Да, где-то такое было. Можно еще вспомнить дискуссии о бессмертии. Там вроде говорилось, что, победив смерть человечество остановится в развитии. -Угу, я об этом, - произнес Сафьянов, - это ли будет? -е хотелось бы. о ведь мы узнаем. адо быть в таких вопросах немного фаталистом. Сидели неподвижно, старик даже отвернулся к своим монолитам. Что-то шептал. А в воздухе сквозило четкое, явное ожидание. -Знаешь, что мне это напоминает? - вдруг спросил Влад. Сафьянов, оторвался от дум, в которые незаметно перешла беседа: -Что? -Помнишь, в детстве, когда нам было лет по шесть. -Всем было. -Так вот, на каждый новый год, в преддверии двенадцати всегда сквозило такое ожидание. апряженное такое, восторженное ожидание чуда. Сказки что придет сбоем часов. Было у тебя такое? -Было. Ты ожидал и подарки, но самым главным для тебя вот это самое ожидание, атмосфера необычности, чудес: Кто ж знал, что так все обернется. Так откликнется: -Вот мы и сейчас: ждем. И снова чудо. о почему мне не весело? -Потому что это чудо для всех, а не для тебя лично. -Скоро- неожиданно пронесся над поляной голос Старика- уже скоро одиннадцать. Приготовьтесь изъявить волю! -Да, уже скоро, - торопливо сказал Севелев. - не унывал бы ты так. Говорят, человек привыкает ко всему. -Там же все будет чуждо. -И к этому привыкнешь, ко всякому. е так уж тяжела наша с тобой доля. -Ты так думаешь? - Четко произнес Сафьянов. - Чудо снизойдет на внешний мир, и он измениться навсегда. о внутренний мир останется неизменным, храня в себе память о бывшем. Как мы сможем жить, помня о том, что все было иначе? -у, может: - начал Севелев на тут по поляне разнесся тонкий, резкий писк, тихий и моментом угасший, а следом вспикнуло еще раз, в другой тональности, даже вроде бы проигралась какая то мелодия. Влад взглянул на свои часы, старенькие, электронные, батарейку не раз менял. Как еще работают здесь, на морозе? а стылом октябрьском ветру, когда дыхание зимы чувствуется уже гораздо явственней, чем последний выдох жаркого лета. Две единицы. Одиннадцать. Как там было? За час до конца света. -Остался час! - провозгласил старик громко, и голос его, уже не дрожащий, мощно грянул над поляной, люди всколыхнулись, подняли глаза, испуганные, но и одновременно жадные. Чудеса тоже бывают разные. - азывайте свои просьбы, и да будут они исполнены в том, новом мире. Давайте, начнем! Молчание, все смотрят друг на друга, ожидают, что первым заговорит. аконец голос одного прорезал ледяной воздух. Севелев, ученый, встал и громко крикнул, обращаясь к старику, монолитам и всему угасающему миру: -Я хочу получить обелевскую премию! - крикнул он, и присел обратно, с каменным выражением лица. Сафьянов смотрел на него с удивлением. -Я хочу жить в другой стране. Подальше от этой грязи. - это Сарычев, грузчик. Сидящий рядом с ним дед - пенсионер, встрепенулся, почти вскочил, качнувшись и чуть не упав. Чудо, чудо будет явленно всем, но только им позволено будет получит еще и последнее желание. Дед, трясся. Глаза бегали дико и безумно, он обратил взор на монолиты и выкрикнул свою просьбу: -Я хочу стать молодым! а него повернулись, все знали, что чудо будет, но почему-то просьбы у них не касались такого глобального. Савельев, качнулся еще раз, тяжко осел на землю, сгорбился. Теперь он будет ждать. Воцарилось молчание. Оставшиеся двое переваривали сказаное. Старик произнес громко: -Дальше! Встал писатель. Глаза у него застыли, но в них горело что-то мрачное, тяжелое: -Я, - сказал он, - хочу, чтобы писатель Анатолий Кассеев, который в этом году был признан лучшим, обойдя меня по трем номинациям, и получивший премию в этом году, ослеп, обезумел или еще каким образом потерял способность к работе. Все! и он резко присел на свое место, уставился в землю ни глядя не на кого. Опять молчание. -у хорошо, - сказал старик - а чего хочешь ты, Резцов, боевик Волгоградских бандитов. Что нужно тебе? Резцов хихикнул, поднялся, открывая лицо, сказал с насмешкой: -Что мне надо? Денег конечно. Крупную сумму денег, дабы расплатиться долгами. -Денег? - спросил старик. - И все? -Почему бы и нет? - скрипуче сказал Резцов и вернулся на свое место. -у, хорошо, остался один. Твое желание Влад Сафьянов, студент? Сафьянов поднял голову, обернулся на Севелева, но тот сидел, глухой и безучастный ко всему на свете. Студент задумался, а потом обронил: -Что мне нужно? Счастья, наверное. -Счастья? - переспросил старик - такого абстрактного счастья? -Почему абстрактного? Простого, человеческого. -у понятно, все сказали, теперь будем только ждать. астала тишина, в который раз, все сидели, переживали, переваривали сказанное соседями, перебирали свои варианты невысказанные, невыполненные, которым теперь не свершиться. И каждому было в тайне неловко. Впрочем, что таиться, если все останется за порогом нового мира? аконец Сафьянов сказал в тишину: -Премия, зачем? А если после чуда не будет никаких премий? - обращался к Севелеву, а тот угрюмо ответил: -А если будет? Ты посмотри, какие желания выбрал остальные. Конкретные направленные. А вот ты выбрал счастье. Зачем? -Затем что просьбы гарантированны исполняться. Люди ловят это счастье, всякими способами. ередко находят, но снова упускают из рук. А я его получу. И, наконец, узнаю, что же это такое на самом деле. -Что ж, - сказал ученый, - все на этой поляне так или иначе ловят свое счастье. Только разными способами, но только ты нашелся попросить его вообще. -Теперь скоро случиться Чудо. Каким оно будет после такого? Хорошим, плохим, злым? Да и бывают ли плохие чудеса. -А это, смотря, кто смотрит. Луна, наконец проползла половину пути до линии горизонта, сейчас скрытой зубчатой линией бора, расширялась, набухала на глазах, становилась менее яркой, светилась насыщенным. Почти теплым желтоватым светом, стала похожа на дорогой сыр. А на диске проступило Лицо. Ощерилось, словно повело провалами глаз, всеми своими морям и бухтами, что на самом деле есть каменистые равнины. Ведь под беспокойной гладью бушующего моря, всегда скрывается непоколебимое гранитное дно.