— Но вы сказали… я… могу спасти?..
— Именно. Вы готовы принести себя в жертву, Любознай?
— Зачем?
— Чтобы доказать мне, что во Тьме есть ещё что-то, кроме зла. Тогда я не сделаю то, что задумал.
— Я…
— Даю вам пять минут.
Фарлайт почувствовал, что земля под ним начала нагреваться, и только теперь отнял руки от поверхности. Он отвернулся от историка, и стал безмолвно наблюдать за битвой, скрестив руки за спиной. Раньше ему самому приходилось всё время принимать решения; пусть же теперь кто-то другой возьмёт на себя ответственность!
— Вы грязный шантажист. Но я готов, — ответил Польримик, не дождавшись конца и второй минуты.
Фарлайт удивлённо обернулся.
— Я достаточно пожил, — продолжал историк. — Вырастил замечательных детей и оставил много хороших книг. Конечно, жаль, что эту битву описывать буду уже не я, а о моей жертве, вероятно, и вовсе никто не напишет… — и Польримик вынул из-за пояса кинжал, протянул его фраоку и зажмурился.
— Нет, не так, — остановил его Фарлайт с жестокой ухмылкой. — Вы, верно, думаете, что я быстро и безболезненно вас зарежу, и это меня удовлетворит?
Он вытянул руку к центру вершины, и та начала обваливаться внутрь. Оттуда вырвались пар и жар в алом ореоле. Фарлайт пробудил вулкан, который «заткнули» судьи, как и многие другие огнедышащие горы — в день, когда они обосновались в этом измерении, где Земля не вращалась, и установили закон — что их мир не должен знать пламени.
— Прыгайте! — воскликнул Фарлайт. — Туда, в огонь! И тогда я заставлю его отступить!
Польримик сглотнул. Историка охватил животный страх, казалось, он не может сделать ни шага в сторону огненного зева, не то что заставить себя упасть в его объятия.
— А какая… гарантия? Что я покончу с собой, а вы потом не зальёте всё пламенем, потому что вам так захотелось? — прохрипел он.
— Не знаю, — пожал плечами фраок. — Нет у вас гарантий, кроме моего слова. У вас осталась, кстати, целая минута. Можете помолиться Тьме. Можете передать мне послания для своих детей, жены, комнатной коровки или кого вы там ещё, как вам кажется, «любите».
Историк молчал, раскачиваясь на месте. По лбу его струился пот.
— Ну? Минута истекла-ла-ла! — пропел Фарлайт.
— Я не могу, — прошептал Польримик Любознай.
— Так я и знал. Трепло, как и все триданы. И неспособен на самопожертвование, как все мои собратья по Тьме, хоть право имеющие, хоть бесправные.
И фраок взмахом руки отправил бедного историка в полёт — прямиком в жерло. Вопль Польримика резанул по ушам, но так же резко прекратился, как и начался: за мгновение до столкновений с лавой, под историком открылся портальный вихрь, перенесший его куда-то на Землю — просто потому, что Фарлайту так захотелось.
«Так орал, что, наверное, его слышали аж в Лаиторме», — подумал демон.
На ум опять пришла Нинур, хотя ей запрещено теперь было появляться в его сознании; она принесла с собой новую порцию сомнений и тяжёлых раздумий.
А что, если она всё-таки права, и всё это время надо было не разрушать, а созидать? Если Нинур взаправду была достойна не позорного столба, а места по правую руку от нового правителя, направляя его буйную силу в правильное русло; и пусть бесовицу вела корысть, она всё равно послужила бы на пользу всему миру, который Тьма опромётчиво приговорила к уничтожению, а он сам без тени колебания согласился быть палачом?
Фарлайт преисполнился жалости. Не к Нинур, а к самому себе, истерзанному ответственностью.
Попробовала бы Нинур нести такое бремя! Сама-то отказалась от предложенной силы. Конечно, легко критиковать, коли не держала в руках ничего серьёзней ночного горшка!
…Нет, нельзя об этом всём думать. Меньше думать, больше делать. Все достойны мучительной смерти от пламени — люди, право имеющие, демоны, сама Тьма. Это они вынудили его, Фарлайта, принять все те решения.
Пламя искупит, освободит, очистит.
Демон взмахнул рукой и лава поднялась, быстро переполнив жерло и покатившись вниз. Фарлайт побежал вниз по склону, полный мстительного предвкушения. Когда жар начал лизать ему пятки, он распахнул крылья и отправился в бреющий полёт. Огонь катил свои волны уже не только позади, а внизу и перед ним, но бьющиеся внизу марионетки ничего не замечали. Лишь только когда пламя поглотило ближайших к него демонов и кшатри, и их душераздирающие крики заставили собратьев по оружию оглянуться в сторону Эзру — войска обратились в бегство. Все боялись принять смерть от меча, но были к ней готовы. К смерти от огня же не был готов никто.