— Вы простите нас, мастер. Мы ж, люди, все подслеповатые… А деревню вы не наказывайте, только меня, это я ошибся… И сынишку моего помилуйте, неразумный он ещё…
Фарлайт надменно взглянул на старейшину.
— Неужели с первого взгляда не видно, что я образован, благороден и умён, не видно, какая во мне стать? Да у меня на лице написано — дворянин! Или ваши глаза застилает пелена, наколдованная этим мифическим магом?
— Именно, великий, кто ж ещё виноватый-то? Просто на медальоне у вас луны не горели, как бы мы узнали? — воскликнул старейшина и бросился магу в ноги. — Помилуйте, не казните всех, я один виноват!
«А всё-таки хорошо, что лунник сломался,» — подумал Фарлайт. Иначе Нефрона не смогла бы убедить деревенщин, что они по неразумению схватили мага седьмого ранга. От такой новости селяне впали в ужас и сразу же освободили Фарлайта.
Единственный виноватый во всей деревне продолжал причитать и умолять великого о милости. Маг вздохнул и поднялся.
— Будь покоен, я милостив сегодня. Но ты будешь должен мне…
— Всё что угодно, мастер!
— Для начала, приготовьте мне и моей спутнице лучшие комнаты, приготовьте нам лучшую еду и дайте передохнуть, а потом ты покажешь мне город…
— Деревню?
— Такое милое место имеет право именоваться городом.
— Ух ты, это корова! Настоящая! — воскликнула Нефрона.
— Разве в Ингвилии нет коров? — спросил Сьялас.
— А откуда они у нас?
— Так Ингвилия — тож деревня…
— Учите географию, Сьялас! Ингвилия — это город, пусть не такой большой, как Лаиторма, но всё-таки город! Около четырёх тысяч жителей — это вам не шутки!
Было далеко за полдень, хотя дневное небо здесь никак не отличалось от ночного. Волшебница и старейшина стояли около загончика, в котором бродило костлявое, сероватое, безрогое существо, беспрестанно мычащее на своём языке жалобы на жизнь.
— У нас в Пиминне триста душ, от силы, — произнёс старейшина.
— Ничего, Ингвилия тоже не такая уж большая, если учесть, что половина проживает на прилежащих к Ингвилии землях, а не в самом городе. На фермах и в деревнях, знаете ли.
— Хе, тогда я могу говорить, что у нас тут живёт больше, чем сто с половиной тысяч.
— Как так?
— По бумагам Пиминна — пригород Лаитормы. Значит, я живу в столице, огромном городе.
— А вы, выходит, всё-таки разбираетесь в географии.
— Только в ближних землях. То, что в деревне школы нет, то верно, но оно ж не значит, что и управитель этой деревни должен только писать да считать уметь, — гордо заулыбался Сьялас. — Я-то даж не совсем местный — рос и учился в Сафикрии, это городок, много меньше вашей Ингвилии. В семье моей давным-давно маги были, от них и фамилия — Граналикаан. Двадцать с лишком колен назад моя семья перебралась сюда, тут-то нас переименовали в Гранов. Такие вот местные нравы. Значится, живёт тут теперича двенадцать Гранов: я, жена моя Неда, да дети. Ещё ж сёстры у мене были, но все разъехались…
— Так у вас есть дети?
— Десять ртов. Хеда, старшая, будет вам ровесница… А близнецам Рему и Риму, младшим, недавно восемь сполнилось.
— Не сложно управляться с такой оравой?
— Я даж и не знаю… Детьми ж Неда занимается.
— Я бы не подумала, что вы совсем не интересуетесь детьми…
— Управлять делами деревни — дело не простое. Эт кажется, что простое, а совсем оно и не это… Но ребятнёй я тож занимаюсь, но то если вдруг проблема какая…
— Проблемы? Какие?
Старейшина почесал лоб.
— Ну, например, когда Шемис и Леда залезли к старому Бормотуну в огород, пришлось разбираться. Или тот же Рем… Но с ним случай особый.
Нефрона вопросительно посмотрела на него.
— Да вот, полгода назад игрались дети на чердаке и нашли амулет… Он у нас из поколения в поколение раньше передавался, пока маги в роду не перевелись. Начали мерить его. Думают, амулет покажет чего. В сказки поверили. Да вот только Рем говорит, шевельнулся в руке. Все давай смеяться, да и я, когда мне про это дело дети рассказали, говорил, чтоб поскрёбыш бросил чепуху нести. А он — в слёзы. Ну, чем бы дитя не тешилось… Разрешил я ему носить этот амулет. Думал — поиграется и бросит.
Сьялас сделал паузу.
— На следующий день клякса появилась.
— Какая такая клякса?
— Смортская. До сих пор носит лунник под рубахой, не снимает, да я ему ничего и не говорю. Вести себя стал хуже, надеется, что я сплавлю его из деревни.
— Он у кого-нибудь обучается?
Старейшина развёл руками.