Няня Клаша подвинула Кузьме грузди, вытерла рот фартуком.
— Вот Афанасий был маленький и не помнит, но Кузьма-то, да и ты, Аверьян, помните своего отца Федора Аверьяновича, царство ему небесное. И деда вашего, Аверьяна Афанасьевича, ты-то, Кузя, помнишь! Это они не знают, — потыкала пальцем няня Клаша на присмиревших Аверьяна и Афанасия. — А надо бы и им сказывать, чтобы и они помнили свой корень. Знали про своих родителев — кто да что они. Федор-то — отец ваш — ох и хозяин был, а мастер — не нахвалишься. Бывало, сработает расписную кошеву — заказчик со двора, мы в рев, в голос все — жалко. Другой раз так смотреть смех и грех, господи прости, — няня Клаша поерзала на лавке. — Один купец к себе, другой к себе тянет — гордость. И мы радехонькие. Боже упаси, чтобы с кого лишний рупь взять. — Нянька махнула руками, словно захотела на шесток взлететь. — А бочонок отфугует — в руки возьмешь, как яичко к Христову дню: ладошки радуются.
Аверьян слушает няню Клашу и к себе примеряет ее сказ. Он Шабанихе кадочку сделал на скорую руку — взяла, а у ворот огладила, пооглядывалась с укором. «Не-ет! Теперь ша! Пока не отшлифую, не выставлю».
— А вот уж выдумщик был дед Аверьян, — разохотилась на слова няня Клаша, — так выдумщик, — всплескивает руками она, — ветряком мельничным качал воду, истинный крест, — перекрестилась няня Клаша.
Афоня только глазенками зырк, зырк, няня Клаша проворно подскочила к окну, поприкладывала к глазам ладонь.
— Эвон над колодцем столб.
Афоня под руку к няньке:
— Где?
— Так на ем, — потыкала в стекло пальцем няня Клаша, — ветряк ходил. Качал, милые, качал. — Няня Клаша снова к столу, подождала, пока уселся на лавку Афоня. — Слыханное ли дело, а качал, с четырех сажен доставал воду, вытягивал по желобку — и в колоду, сама пила и огород поливала…
Кузьма, слушая няню Клашу, покусывал ус.
— Что-то не упомню, ветряком — когда это было?
— Было, Кузьма! — опять снялась с места няня Клаша и забежала с другого края стола.
— Было, братка, — встревает с поддержкой Афоня.
— А ты откуда знаешь? — Кузьма дергает брата за нос — Вспомнил, что ли?
— Раз няня говорит…
Аверьян тоже как бы припоминает. Он видит и ветряк, и колоду, из которой няня Клаша брала воду, и тоже говорит «было»… И словно спичку поднес к соломе, вспыхнула няня Клаша.
— Из волости, бывало, съедутся люди, как на ярмарку, — дивятся, надивиться не могут. — Няня Клаша проворно выложила из печки на блюдо шаньги. — Ешьте! Выдумка-то — она как корова — от отца к сыну. Прошлым летом что было, что было, — опять всплеснула руками няня Клаша, — вот хоть бы про Кузьму сказать.
— Ну ладно, нянька…
— И не махай, пусть знают, а как яге… Так вот я говорю, в прошлом-то годе баржа натопырилась на косу, всем миром снять не смогли, а Кузьма наш съелозил посудину с меля. — Нянька одобрительно похлопала Кузьму по широкой, как печка, спине, подлила в блюдечко топленого масла. — Макайте. Вот я…
— Да сядь, няня Клаша, — потянул ее за фартук Кузьма.
— Досыта ешьте. Вот я про то и говорю. Купец тогдысь шапку серебром Кузьме отвалил, с верхом нагреб.
Кузьма живо представил, как тогда было, как баржу снимали с мели, как бочку вина заказчик выставил. Дело-то к осени шло, вода в реке на убыль скатывалась. А баржу илом замыло, да и обсушило еще. Купец как на горячей сковородке вертелся. И воротом пробовали стягивать, и мужиков нанимал, лошадьми тянули — не стянули. А где стянешь такую махину посуху. Кузьма походил, походил вокруг баржи.
«Сниму баржу твою с товаром», — пообещал Кузьма. «Сколько в шапку войдет, столько и насыплю серебра», — посулил купец. «Давай в помощь три человека». — «Да бери хоть дюжину»…
Кузьма с мужиками привез лесу, из бревен срубил ряжевую стенку, привязал за нее на канаты баржу и опустил эту стенку поперек протоки — загородил воду. Вода в реке поднялась, нажала на ряжевую стенку, канаты натянулись. Вода подтопила баржу, и та зашевелилась. Еще поднялась вода и своротила стенку, а вместе с ней и баржу, и понесло… Баржу поймали, причалили к пристани. Вот купец и отвалил тогда Кузьме полную шапку серебра. Любого спроси — скажет. Купец на радостях тогда бочку вина выкатил. А песняка задавали — всю ночь не смолкал люд.
— А кстати, — подхватил Кузьма, — споем! Что мы как на поминках.
— Зачинай, Кузя, — подсела к Кузьме няня Клаша. — И вы, мужики, подсобляйте.
Кузьма похмыкал — прочистил горло и затянул: