«Ах ты, — досадовал Фомичев. — Сейчас я бы их убедил, не с того начал там, а у нас, у русских: «силен задним умом». Горазд руками махать после драки. Французы это называют «поймать мысль, скатившись с лестницы». — И Фомичев ясно осознал, что вся надежда теперь только на себя, на своих людей, на коллектив, который придется создавать. — И все будет зависеть от того, как сами строители поставят дело. А в обиженного играть не годится. Да на это и времени нет. Если честно признаться, какое это еще управление строительства — так, участок от Вилюйской ГЭС, разведка боем, задел на будущее. Еду на колымскую стройку — ни сметы, ни технической документации — опережаем события».
Владимир Николаевич шел размеренным шагом. Улица повела вверх. Он остановился. Перед ним — зажатый сопками город, только узкая лента Колымской трассы тянулась бесконечно вдаль. Снег начал редеть, и сделалось светлее.
Фомичев спустился и вышел к ресторану «Северный».
Еще из вестибюля. Владимир Николаевич увидел Ивана Ивановича — тот махал ему рукой. Он снял пальто, провел рукой по ежику волос и вошел в зал. В квадратном зале с низким потолком, натужно поддерживаемым деревянными колоннами, в четыре ряда стояли столы. На приступке сидели музыканты.
— Нельзя было от них подальше? — усаживаясь, Фомичев кивнул на музыкантов.
— Нельзя.
Фомичев осмотрелся: все столы были заняты.
— Что будем есть?
Иван Иванович подал Фомичеву меню.
— Мы уже с Федором заказали котлеты «В полет», кету с луком на закуску.
— Ну, а выпить? И где Федор?
— Милиционер от крыльца прогнал — стоянки нет, поехал за угол.
— Федору нельзя, а нам-то с тобой можно?
Фомичев полистал меню.
— Крабов не заказали? Ну, это зря. Краб под водочку…
И тут ударил барабан, и последние слова Фомичева потонули в грохоте. Одна за другой пары выходили танцевать в узком проходе между колоннами. Кому не хватало места, топтались около столиков.
Фомичев жестом подозвал официантку. Она, жонглируя подносом, принесла закуски и бутылки.
Подошел Федя. Он положил на край стола сверток и, отпихнув ногой стул, сел рядом с Иваном Ивановичем.
— Руки мыл?
— На, — показал Федор свои, как лопата, ладони.
— То-то.
Фомичев засмеялся.
— А я и забыл, — и, косясь на Ивана Ивановича, поднялся из-за стола.
Пока Владимир Николаевич мыл руки, Федор попросил официантку сделать строганинки. Официантка взяла сверток и поспешила на кухню. Через несколько минут принесла блюдо.
— Перчику, соли — сами по вкусу.
Иван Иванович натряс из перечницы в солонку перца, смешал ножом перец с солью и посыпал этой смесью розовые стружки чира. — В тепле они быстро отходили, и нежные лепестки на глазах меркли.
— Ух ты! — Фомичев потер руки. — Строганина! — Свет от лампочки падал на Фомичева, и оттого он казался выше ростом и лицо его стало мягким и добрым. Он сел, поменял местами тарелки с едой, и еда стала смотреться по-новому, аппетитней.
Иван, Иванович следил за изящными движениями Фомичева и, казалось, забыл об ужине. Слова Фомичева вернули его к происходящему за столом. Иван Иванович вышиб пробку и побулькал водку в рюмки только до поясочка.
— За что? — поднял рюмку Владимир Николаевич. — А ты, Федор?
— Я лимонад.
— Лимонад так лимонад… Давайте за то, чтобы не вешать нос…
В ресторане потемнело от табачного дыма. За столами все говорили разом. Музыканты играли оглушительно.
Кто-то из танцующих двинул Фомичева под локоть, вышиб рюмку — водка пролилась ему на пиджак.
— Смокинг испортили, — чертыхнулся Владимир Николаевич и голоса своего не услышал.
Только Федя не терял, присутствия духа. За обе щеки уплетал все, что было на столе.
— Пойдемте отсюда — дышать нечем, — поднялся из-за стола Фомичев.
— Дело говоришь, — поддержал Иван Иванович.
Федор собрал в газету строганину, хлеб, крабы, поставил в карман непочатую бутылку водки.
В гостинице Федор сунул Ивану Ивановичу сверток и бутылку.