— Смотря какие тайны, — помолчав, ответил он. — А тебе знать надо?
— Я разве выпытываю? — Голос у Натки был совсем грустный, и Валерий устыдился.
— Есть у меня одна тайна, — с нарочитой веселостью сказал Валерий. А про себя подумал: будет допытываться — скажу про Татьяну.
Но Натка спросила о другом;
— Стихи?
— Что стихи. В школе писал, — сорвалось у Валерия.
Натка засмеялась.
— Слушай, Натка, а у тебя был парень до меня?
— Был.
— Вот как. — И Валерию стало неприятно: сказанула и глазом не моргнула.
— Ну и как?
— А я люблю, Валера, стихи читать, люблю и сочинять.
— Нет, ты мне скажи, был, а куда сплыл? Знаю я его?
— Знаешь.
— Интересно! Интересно. Если не секрет, — проявил Валерий поспешное любопытство, и голос его завибрировал.
Валерий и сам этому немало удивился. «Любопытство? Да нет, тут что-то другое. Смотри, Как она, будто я для нее как вот этот столб», — покосился Валерий на металлическую трубную опору. Они как раз проходили мимо больничного городка. Натка промолчала, а Валерий продолжал допытываться:
— Ну, так кто он, твой хахаль?
Валерий и сейчас не мог понять, как у него вырвалось это слово.
— Котов, — сказала Натка.
— Кто, кто?
— Валера Котов.
— Тогда почему был?
— Он и сейчас есть, только в новом качестве.
Валерия как будто вынули из петли. Он радостно рассмеялся.
— Ну ты даешь, Натка. — От неожиданно переполнившей его радости Валерий разбежался — и в сугроб головой, сделал стойку. Натка рядом постояла.
— В цирк бы тебя, Валера.
— Давай, Натка, шевелить коленчатыми валами, — Валерий отряхнул шапку и подхватил Натку под руку. И поймал себя на мысли, что ему легче дышится. Так было и на льдине, когда он подгадал момент. Льдина сошлась с припаем, и он прыгнул на берег. Вот и сейчас обрел он легкость. Значит, Натка считает своим парнем его, Валерия Котова. Валерий улыбнулся, довольный Наткой, луной, своей судьбой. Он сочувственно заглянул Натке в глаза и, может, первый раз в жизни почувствовал такую к Натке нежность, что готов был нести ее на руках хоть до самого клуба. И он осторожно, но крепко прижал Наткину руку.
— Слушай, Натка, все хочу спросить тебя, почему вы с отцом вдвоем? Умерла твоя мать, что ли?
— Нет. Не умерла. У нее другая семья, муж, дети.
— Встречаетесь?
— Знаешь, Валера, в прошлом году ездили в отпуск с папой. Зашла к ней. Веришь? Стоит очень красивая, очень, очень молодая женщина, ты бы даже не поверил, что у меня такая мать. Я ведь ее не помнила. Если что и помню, так то, что она вечно куда-то торопилась. Пихнет меня к соседке. Я наревусь там и усну, пока папа с работы не придет, не возьмет меня. Умоет, накормит. С пяти лет мы с ним. А тут, понимаешь, стоим мы друг перед другом. У меня сердце заходится, а она, веришь, как во-он тот голец бесчувственный, с тех пор я не видела ее.
— А мне было десять, когда мы остались с отчимом, — стараясь говорить как можно беззаботнее, сравнивает Валерий. — Вот был человек. Никто из огольцов не знал, что он мне не отец. Если бы не эта водка — сгорел, — и сейчас мы бы вместе, жили.
Валерий почувствовал, как Наткина теплая рука скользнула в карман его куртки и пожала его ладонь. Натка для него сейчас была одновременно и ребенком, и взрослой девушкой. Он почувствовал ее близкой, родной. И опять вспомнил, что с Татьяной у него не было такой щемящей нежности, Татьяна его всегда волновала. Ему все время хотелось ее целовать, обнимать, ласкать. И Татьяна это хорошо понимала, кокетничала, то сторонилась его, то крепко и безудержно целовала. Валерий не мог дождаться конца вечера и уводил Татьяну раньше, до окончания танцев или концерта, и они всю дорогу целовались.
«Сердцеедик мой», — дрогнули в душе Валерия слова Татьяны. Валерий даже поежился.
— Замерз, Валера? — по-своему поняла примолкшего Валерия Натка.
В клубе играл оркестр, они пришли в разгар вечера.
— Хорошо, — отметил Валерий, — народу много. И незаметно, что поздно пришли. А что, собственно, кому до нас дело?
— Натка, давай пальто!
— Смотри, как красиво. — Натка оглядывала стены, потолок. В ее глазах светился неподдельный восторг. — Мне очень все здесь нравится: и потолки, и шторы. Правда, Валера, нарядный?
— А пол, — скользнул Валерий по дубовому навощенному паркету новыми туфлями. — Шик, блеск. Наша работа, — кивнул он на витую лестницу, и поозирался. — Что-то не видать наших парней.
— Котов, Валера, — окликнули его. Он оглянулся: Семка-бульдозерист нес самовар.