— А не кажется тебе, Валера, что от такого подхода к искусству сплошная серость будет.
— Ну, таланты прорвутся! На людях виднее, кто чего стоит. — Валерий одной рукой поддерживал Натку, другой под мышкой держал самовар. На обочине дороги парил оставленный открытым «колодец». Валерий отпустил Натку, поставил самовар на снег и надвинул крышку.
— Валера, я может быть, сегодня самая счастливая на свете.
Натка приостановилась, застегнула Валерию куртку на все пуговицы.
— Да ладно, — взбрыкнул Валерий, — не хватало еще этого, как маленькому.
— Застудишь бронхи. Пока молодой — горячий, а потом…
Валерий сдался, а сам подумал: «Взрослая какая-то Натка».
— Давай, Натка, понесу и медведя, замерзли руки?..
В окнах Наткиного дома горел свет.
— Папа еще не спит, — сказала Натка, загораживаясь от налетевшего резучего ветра.
Они вошли в подъезд, и Натка щелкнула выключателем, прикрывая от света глаза рукой.
— Спасибо, Валера, за вечер. Спокойной ночи. — Натка улыбнулась ему, взяла игрушки и побежала не оглядываясь по ступенькам. Хлопнула дверь.
Валерий шел и все досадовал — даже не поцеловал Натку. На крыльце общежития он остановился, стараясь угадать Наткин дом, поселок. Он еще теплился редкими огнями, с реки наплывал и штриховал фонари редкий туман. Валерий прислушался: в распадке потинькивал, крепчая, мороз.
«Скорее бы утро, — сказал себе Валерий, — да на работу».
Он с трудом, со скрипом отворил дверь. Стараясь как можно тише стучать мерзлыми ботинками, проскользнул в сушилку, захватил с вешалки подсохшую робу и на вытянутых руках понес ее по коридору в комнату. Толкнул дверь и удивился: на кровати Петро Брагина без пиджака, в галстуке сидел Семен и читал «Огонек», он даже головы не поднял, когда вошел Валерий.
— Что же это ты, жених, бросил невесту?.. — сказал Валерий.
— Невеста без места — жених без венца, — ответил недружелюбно Семен.
— Ты чего такой сердитый?
— Из-за чего мне, по-твоему, радоваться?
Валерий сбросил ботинки, уселся с ногами на кровать и стал греть руками пальцы ног. Посмотрел на Семена: непонятно, чего человек хохлится, чем недоволен? Зеркало на стене отражало портрет Сергея Есенина с трубкой — подарили ему ребята за песню «Выхожу один я на дорогу». Зеркало, наверно, Петро заберет. А вот этих артисток — испохабил всю комнату, со всего света насобирал, наклеил, — этих соскребать надо: заглянет Натка, что подумает? Валерий так рассматривал свою комнату, вроде Натка собиралась переходить сюда. Мосты… мосты, пожалуй, можно оставить, все равно живешь как в лесу, в этой арматуре. Тут были и фотографии, и вырезки из газет, из журналов. Их собирал где только мог Петро и наклеивал. И чем Валерий пристальнее их разглядывал, тем все больше находил интересных деталей, конфигураций. У каждого моста как бы появлялось свое лицо, своя фигура и даже характер.
— Надо же, — вслух удивился Валерий. — Пусть мосты остаются, а вот артисток соскребу. Слушай, Семка, а ты кого ждешь?
— Тебя.
— Меня? Я пред ваши светлы очи явился.
— Это еще надо узнать, светлые ли они у тебя, — огрызнулся Семен.
Валерий засмеялся, но тут же осекся. Семен и не думал шутить. Валерий встал, подошел к столу. Семен упорно не поднимал головы от «Огонька». Валерий с силой приподнял голову Семена от журнала. Семен оттолкнул его руку.
— Сядь, Валерий.
Валерий сел.
— Ясные, говоришь, твои глаза? Бесстыжие — вот какие!..
— Объясни! — повысил голос Котов.
— Что объяснять? Одну охмурил, за другую взялся, красюк синегорский… Неотразим, да?!
Семен встал.
— Ты чего, — насторожился Валерий.
— И двину, не посмотрю, что здоровый. Ишь, моду взял, у нас так не делают.
И Семка направился к двери, но Валерий преградил ему дорогу.
— Подожди, Семен, ты что, влюбился в Натку?
— При чем это здесь? Она девчонка славная, беззащитная. Опалит крылышки вот об таких.
— А если я ее люблю!
— Это еще что? Когда успел?
И Семен не мигая уставился на Валерия.
— Смотри! — повысил он голос. — Еще с Наткой бесчестно поступишь, не брат ты мне… — и захлопнул за собой дверь.
Валерий повертел головой, будто искры за воротник нападали.
— Ну денек, — выдохнул он и устало опустился на кровать. — Ну, Семен, вот рыжий ерш… Правду говорят: в тихом озере черти водятся… Но ведь он-то прав. Эх, Семка, Семка.
Сколько Валерий так просидел, не ощущая босыми ногами ледяного пола, не знает. Из забытья его вырвал Петро. Он ворвался в комнату и с порога запричитал: