— Берни, а нельзя ближе к делу?
— Так я же и пытаюсь. Короче, когда сравнили кое-какие цифры с его налогами, то они не сошлись.
— То есть он обманывал налоговую инспекцию?
— Не только. Он не просто прикарманивал денежки, но и обкрадывал своего компаньона. У него столько всего куплено за счет последнего, ты просто не представляешь! И „порше", и мой БМВ! Они вытащили столько дерьма, я до сих пор в себя прийти не могу.
— Ну, с налоговой инспекцией шутки плохи.
— Будто я не знаю!
— И что же теперь?
— А теперь я могу совершенно спокойно заявить на него о жульничестве. Хоть завтра.
— А ты это сделаешь, Берни?
— Нет, конечно. Я не сволочь, как он. И потом, мой адвокат говорит, что, поскольку налоговые декларации мы подписывали вместе, у меня тоже могут быть неприятности, и штрафы нам придется платить обоим. Так что я сижу и помалкиваю. Мне нужны только мои деньги, и можно будет это дело наконец закрыть. Адвокат, однако, все равно собирается Джона припугнуть, чтобы он не выкинул какой-то новый фортель. Заседание по разделу на следующей неделе.
— Черт побери.
— Это точно. Но если все пройдет нормально, значит, с этим будет покончено.
— Ты разговаривала с ним последнее время?
— Недавно. Но не по этому поводу. Мой адвокат запретила мне обсуждать с ним все, кроме детей. Я говорила, что нам пришлось изменить расписание посещений, с тех пор как он женился?
— Нет.
— Н-да.
— Все-таки не верится. Как он так мог? Ничего не сказать…
— Ерунда. И знаешь что?
— М-м?
— Поглядим теперь, станет ли наша белая стерва любить этого черного засранца, когда он с „порше" пересядет на „хонду".
В РАЙ И ОБРАТНО
— Саванна?
— Да, мама!
— Ты спишь?
— Спала. — Я села в постели. — Что случилось?
— Да ничего особенного.
— А чего так поздно звонишь, раз ничего особенного? — Я потянулась за сигаретами. Когда с ней разговариваю, всегда курю.
— Мне неспокойно.
— По какому поводу? У Сэмюэла что-то не так?
— Да не-ет. Звонил вчера. Война, говорит, будет, наверно. Но у него такая должность, говорит, что на передовую не пошлют, ничего опасного. Говорит, чтоб я не нервничала.
— В чем же тогда дело?
— Да вот, маленькая неприятность.
— Какая неприятность, мам?
— Да так, небольшая, ничего страшного.
— Ну скажи же наконец! Что, Пуки?
— Не-е, он молодец. Живет с какой-то девчонкой. Работает там же, на заправочной станции.
— Шейла родила? С ней плохо?
— Не-е, еще рано. Еще несколько недель ждать.
— Так в чем дело, я дождусь или нет? Что звонить среди ночи, будто что-то стряслось, и ходить вокруг да около?
— Надо, чтобы ты еще письмо прислала.
— Теперь какое?
— Про талоны на питание.
— Я уже писала. Где оно?
— Я им отдала.
— Так зачем снова писать?
— Понимаешь, Саванна. Я им заполняла какие-то бланки несколько месяцев назад. Как раз закончила заполнять бумаги для страховки, чтоб получить чек и пойти прямо в банк, и у меня уже все в глазах мелькало. Так вот, я по ошибке зачеркнула не ту клеточку. И вот тебе на, — она глубоко вздохнула, — они урезали талоны.
— Сколько осталось?
— Двадцать семь долларов.
— Что, в месяц?
— Ага.
— Не может быть.
— Представь себе…
— Когда это случилось?
— Еще в августе.
— Как, в августе?
— Вот так.
— Ты что, получаешь талоны на двадцать семь долларов в месяц с самого августа?
— Ну да — пробормотала она.
— Что же ты молчала? Уже ноябрь, мама!
— Я знаю, дочка. Да тебе же тогда положили меньше, чем в Денвере, и квартира там не продается. У тебя тоже лишние денежки не водятся.
— А ты откуда все знаешь? — Хотя я прекрасно понимала откуда.
— Шейла сказала.
— Трепло твоя Шейла.
На самом деле это я трепло. Я же ей сама рассказала еще в апреле, когда узнала от мамы, что сестра беременна. Зачем, сама не знаю.
— Мам, скажи, ты там нормально питаешься? Тебе Пуки помогает? А Шейла знает?
— Ох. — Она вздохнула. — Пуки вначале понемножку мелочь приносил. А потом хозяин стал расспрашивать, кто он такой. Я испугалась, что там, в пенсионном обеспечении, узнают, тогда-то Пуки и переехал к своей девочке. Ем я нормально. Все больше суп. А Шейла, что? Ей и так забот хватает: скоро рожать. Ты слышала, Поля их уволили.
— Да ты что?
— А ты не знала?
— Никто мне ничего не говорит.
— Теперь компьютеры его работу делают. Он нашел временное место, но там и половины прежнего не получает. Это на время, пока чего получше не присмотрит. Спад теперь, говорят. И вправду поверишь, что спад. Всем худо. Ты бы Шейле позвонила, а то ей не сладко.
— Черт возьми! — Я пошла с переносным телефоном на кухню и налила себе вина. — Так, мам, все-таки, как ты живешь? Только честно. У тебя деньги есть?
— Есть немножко.
— Немножко — это сколько?. — Восемнадцать долларов.
— Восемнадцать?! Завтра я тебе пришлю по телеграфу.
— Двадцати мне вполне хватит.
— Мам, ради Бога!.. — Я отхлебнула из стакана и затянулась. — Так. Теперь скажи: что нужно сделать, чтобы тебя снова ну, ввели… как это?..
— Восстановили в правах. Нужно только письмо от тебя такое, как ты в прошлый раз писала. Что ты платишь за мою квартиру триста девяносто шесть долларов в месяц. Они там уже знают, что остальное платит Восьмая программа.
— Кому отправлять?
— Отправь мне.
— Завтра утром пошлю с курьерской почтой. Или надо раньше?
— Не-е. Куда еще раньше? Мне назначили только на той неделе прийти. Спасибо тебе, детка. Не хочется тебя расстраивать. Честное слово. Думала, сама справлюсь. А то все прошу у тебя и прошу. Надоело. Да вот продукты такие дорогие, а денежки у меня летя-ят. Хорошо, хоть на телефон хватает. А ведь уже холода скоро, а здесь все на электричестве.
— Да, я знаю, мам. Не переживай. Значит, завтра с утра первым делом идешь получать перевод, поняла?
— Поняла.
— Можно тебя попросить?
— О чем?
— Никогда и ничего такого от меня не скрывай.
— Не буду, — пообещала она.
— И еще, раз и навсегда, кончаются у тебя деньги — подними трубку и позвони мне. Надо что-нибудь — позвони мне. Курсы вязания, новый пояс, тостер — мне наплевать, что именно! Это ложная гордость. Ты же моя мама. А я тебе дочь и не хочу, чтобы ты сидела в этой проклятой квартире без света или без тепла или ходила голодная только потому, что тебе неловко попросить! Ты меня слышишь, мам?
— Да.
— Нет, это ж надо, двадцать семь долларов в месяц! Им там просто наплевать, что делается со стариками. А если бы ты с голоду умерла? Теперь понятно, как можно оказаться на улице. И ты хочешь прожить на четыреста долларов в месяц.
— Четыреста семь.
— Все равно, мама. Главное, они чихать хотели, или скажешь, нет?
— Похоже, да.
— Ладно, ты не волнуйся. Все будет в порядке. Обещаю. Письмо я напишу. Но этим засранцам пора и меру знать. — „Засранцы" у меня ненарочно вырвались. Просто я здорово разозлилась. Но даже мама пропустила это словечко мимо ушей, а иначе обязательно бы заметила.
— Ну хорошо, а ты-то как, детка?
— Прекрасно, мам. Все прекрасно. Может, будет новая работа.
— А с этой ты что, ушла?
— Нет. Я тебе все расскажу через несколько недель. Это на той же самой телестудии. Скорее, как повышение.
— Ох уж эти твои повышения!
— В любом случае завтра встаю чуть свет. В Лас-Вегас еду.
— Как интересно!
— Там будет конференция. Сомневаюсь, что так уж интересно.
— Брось там за меня доллар в какой-нибудь игральный автомат, а если выиграешь, сразу пришли, — и засмеялась. Хорошо, что она смеется.