— Потрясающая погода! — Ничего умнее не пришло мне в голову.
— Жарче, чем в Сан-Франциско. Там такая жара только в октябре.
— Ты родом из Сан-Франциско?
— Никто не может быть родом из Сан-Франциско. Я родился в Чикаго.
— И колледж тоже там кончал?
— Да. Северо-западный. Когда кончил, работал репортером шесть лет. Потом занялся режиссурой. В Чикаго я выдохся, решил попытать счастья на Западном побережье. Но Лос-Анджелес паршивое место — только год выдержал. Предложили работу в Сан-Франциско — и я уцепился. Уже — сколько же это? — почти два года там.
— Можно полюбопытствовать, сколько тебе лет?
— Тридцать три. А тебе?
— Тридцать семь.
— Я думал, самое большее, тридцать один — тридцать два. — Он удивленно вскинул брови.
— А мне тридцать семь, — упрямо и даже с вызовом повторила я.
— Ты в самом деле здорово выглядишь.
— Спасибо.
— Знаешь, утром, когда ты вошла в автобус, я надеялся, что ты не поступишь, как некоторые наши девушки, делающие вид, будто вместо тебя пустое место.
— А с чего вдруг мне так поступать?
— Другие черные женщины, если видят меня одного, почему-то не только не заговаривают, но и глазами встретиться избегают.
— Многие черные мужчины, по моим наблюдениям, поступают так же.
— Не может быть! Ты же такая красивая.
— А ты — нет?
— Если это комплимент, спасибо. Но я серьезно. Ты не представляешь — от меня постоянно отворачиваются.
— А знаешь, в ресторане, в баре, в клубе да везде наши парни мало того, что не заговаривают со мной, даже не поворачивают голову в мою сторону.
— Трудно поверить. Как это может быть? Ведь ты такая привлекательная, красивая, и такая соблазнительная, и явно умная.
— Спасибо, Чарльз. Откуда ты знаешь, умная или нет?
— Раз ты справляешься с рекламой на телестудии и тебе предложили ставить свою программу, значит, ты незаурядность.
— Я не говорю, что заурядность. Но нельзя же на взгляд определить, насколько человек умен.
— Здесь мы расходимся во мнениях.
— Пожалуй, ты в чем-то прав. — Я вздохнула.
— Хочешь что-нибудь выпить?
— Спасибо. Чай со льдом.
Он поднялся и пошел в бар на улицу, а я тем временем намазала свою „тридцатидвухлетнюю" кожу кремом для загара. Чарльз вернулся с двумя стаканами чая со льдом и поставил их на столик.
— Ну что, окунемся?
— Да, только один глоточек сначала а то в горле пересохло.
Он тоже отпил глоток, и мы пошли к глубокому концу бассейна Чарльз нырнул не хуже Грега Луганиса. Потрясающая выправка и грация. Было видно, как его смуглое тело скользит, словно торпеда под водой. Он вынырнул в мелком конце бассейна встал на ноги и стал смотреть на меня. Я ныряю так себе, но сегодня, не знаю почему, получилось отлично. Я плыла под водой среди пузырьков воздуха, пока не показались его ноги. Я встала там, где воды было чуть больше метра, а он чуть ближе к борту, так что вода едва доходила до пояса.
— Можешь подойти поближе, — сказал он. Сумасшедший. Солнце играло у него в усах, на плечах — ух, да он весь сверкал. Я не шелохнулась. Мы стояли, словно примериваясь друг к другу. Он улыбнулся. Я ответила. Было очевидно, что-то между нами начиналось. Интересно, что же будет дальше?
У бассейна мы проболтали почти до темноты. Чарльз сделал уйму предложений и рекомендаций для моей программы. Посоветовал не робеть, а просто работать. Рассказал кое-что о своем опыте — и о провалах, и об удачах. Сказал, что черным в режиссуру пробиться нелегко. Но он не хныкал. Заметил, что белые не любят черных постановщиков и что это отвратительно. Он поставил перед собой задачу — стать одним из лучших черных режиссеров страны. Задумок у него была масса. Я заводилась уже от того, что он сам заводился, объясняя мне некоторые из них. Такое впечатление, что раньше его никто не слушал. Еще Чарльз сказал, что его заметная внешность часто служила ему дурную службу. Насколько возможно, он старался не выделяться и именно поэтому предпочитал оставаться как бы за сценой там, где внешность не играла большой роли.
Провожая меня до лифта (в номер я его пока не хотела приглашать), он заметил, что приятно встретить черную женщину, „настроенную на те же частоты". Я откровенно сказала, что мне тоже приятно. Кроме того, меня приятно удивило, что он такой здравомыслящий и серьезный. На все готов философский ответ. Он ответил, что хочет подарить мне одну книжку и прихватит ее с собой на вечеринку.
В данный момент я соображаю, в чем бы таком на этот чертов вечер пойти. Со мной всегда так, если я возбуждена. Вот почему одним некоторым мужчинам это дано, а другим нет? Бог знает. Ну, да ладно. Так я размышляла, пока выкладывала все вечерние наряды из чемодана на диван, кровать и кресло. Хотела ведь взять черное платье с кружевами. Как раз бы кстати. Я в очередной раз огляделась. Надену белое. Оно такое, в стиле Дианы Китон, только еще забойнее. Длинное, талия занижена, золотая вышивка по пышному подолу, а на груди небольшой вырез. Не очень, конечно, открыто, да и открывать-то особо нечего. Я разглядывала себя в зеркале, когда зазвонил телефон. Это он. Ни у кого больше нет моего номера. Хотелось дождаться третьего звонка — но зачем?
— Алло? — Я схватила трубку после первого.
— Ты готова к буги? — начал он.
Вот это напор! Мне нравится такой стиль! Какой он живой! Все черные, которых я встречала, то есть те, у кого есть специальность, всегда такие напыщенные, а он — нет. Хотя отлично помнит, что он сам черный. Послушать, что он днем говорил, ясно — он родства не забывает.
— Сейчас спускаюсь, — ответила я.
Он ждал меня напротив лифта. Вид у него был ослепительный: великолепно сшитый синий костюм, желтая сорочка и галстук с желто-оранжевым узором. Я улыбнулась, как старшеклассница. Он оглядел меня и покачал головой:
— Такие вещи надо запрещать!
— Ты и сам порядочный франт!
Он подхватил меня под руку. Неужели мы только с утра знакомы? Отчего же мне так хорошо? Так, будто я его сто лет знала. Как стремительно все происходит. Не понимаю. Но в эту минуту я и не искала ответов. Какая разница, как все случилось? Главное, что случилось хоть что-то, и я рада.
Мы вышли из гостиницы. На улице Чарльз спросил, поедем ли мы на такси или пойдем пешком. Туфли я надела на низком каблуке, так что могла и пройтись.
— Отлично, — согласился он, — я чувствую, что я могу гулять с тобой хоть всю ночь.
— А что ты ел на обед? — спросила я.
— Ничего. А ты?
— То же самое.
— Ты-то отчего не ела?
— Не хотелось.
— Мне тоже, — добавил он. — Это ты мне весь аппетит перебила, Саванна. Я совершенно потерял душевное равновесие. Представляешь, у меня всего с собой два костюма, так я битый час голову ломал, какой надеть. Если я здесь ничему на семинаре не выучусь, только ты будешь в этом виновата.
— Перестань, Чарльз. Смутил вконец.
— Вот и славно. Я и добиваюсь, чтоб у тебя голова, как и у меня, кругом пошла.
— Кажется, уже добился.
Мы взялись за руки и двинулись по дорожке. Рядом, тоже рука об руку, шагали другие пары. Мне наконец показалось, что я понимаю, что происходит. Наверное, Чарльзу передалось мое чувство. Он крепко сжал мою руку, а я пожала его.
Наконец мы добрались до нужной гостиницы. В зале, где устраивался вечер, было полным-полно белых. Наших легко можно было пересчитать по пальцам. Мы нашли свободный столик, но не сразу сели: Чарльз предложил потанцевать. Я радостно согласилась. Он двигался уверенно. И наблюдал за мной. А я за ним. Он улыбался, глядя на меня. А я — в ответ. Не знаю, под сколько песен мы протанцевали, но наш столик оказался уже занят. Мы не огорчились.