Кафе состояло из стекла и бетона — ребра бетонные, все остальное, кроме задней стенки, к которой примыкали буфет, кухня и складское помещение, стеклянное. Столики из пластика, такие имеются сейчас в каждом городе или поселке.
Людей мало. За одним из столиков две девушки пили кофе, по соседству трое парней с наслаждением потягивали из пузатых запотевших кружек темное пиво. В дальнем углу перед мужчиной с сухим аскетическим лицом и брезгливо оттопыренной губой стояла бутылка шампанского и бокал. «Тесновато малость, — со вздохом подумал Коберский. — А если еще добавить массовки…
Нет, хоть в сценарии и воскресный многолюдный день, пожалуй, не следует забивать кадр, ведь все это до некоторой степени условно. Аппаратуру надо будет поставить вон там, где стол с тем типом и шампанским. Но хороший ли будет ракурс?»
Коберский, застыв, долго смотрел в угол, смотрел до тех пор, пока мужчина не бросил ему неприязненно:
— Ну че уставился? Шиз, что ли?
Коберский отвернулся и стал шагами измерять кафе, намечая точки и квадраты, в которых будут сниматься герои. Его полностью поглотили собственные мысли и расчеты, он никого и ничего не видел, ходил по залу, как хозяин. Даже не заметил, что за ним давно уже следят буфетчица и официантка. Когда он попытался сдвинуть вместе два стола, сразу услышал строгий голос:
— Гражданин, что вы делаете? Что вам здесь нужно?
Коберский словно проснулся.
— Простите, несколько забылся, — вдруг заметив, что он в центре всеобщего внимания, смутился Коберский. И тут же, погасив на лице смущение, деловито осведомился. — Кто здесь у вас главный?
— Ну, предположим, я… — осторожно сказала буфетчица.
— Я кинорежиссер. Вы слыхали, наверное, что мы снимаем фильм в вашем городе?
— Ну как же, конечно, слыхала и видела даже. Да и ваши ребята иногда заглядывают к нам, кофе им у меня очень нравится, — обрадовалась буфетчица, и лицо ее, довольно моложавое, но сильно накрашенное, расплылось в подобострастной улыбке.
— Кафе ваше нам подходит, будем снимать здесь один из эпизодов, придется на денек-два кафе закрыть…
На лице буфетчицы проступил испуг:
— Но кто же это разрешит? Мы с вами вдвоем этот вопрос вряд ли сможем решить…
— А мы с вами и не будем вмешиваться, — успокаивающе улыбнулся Коберский. — У меня для этого есть директор, а у вас — ваше начальство. Вот они и договорятся.
— Кино все может, — донесся из угла голос мужчины с аскетическим лицом. — А это правда, что однажды, чтобы снять церквушку… какой-то там фильм делали про старину… так электропровода поснимали? А они вели на фабрику, вот она и не работала два дня, и киностудия ей все оплатила. Было у вас такое?
— Было, — ответил Коберский.
— А я читала, — вмешалась официантка, — что однажды целый полк солдат один режиссер запросил…
— Если нужно, не только полк запросим, — думая о своем, ответил Коберский.
— Ну и ну, кино — сила! — с завистью произнес мужчина. И бросил повелительно официантке. — Вера, еще один бокал!
Она тут же принесла. И когда Коберский собрался уже уходить, мужчина преградил ему дорогу.
— Извините, пожалуйста, у меня есть несколько вопросов к вам относительно кино, конечно, если это вас не затруднит и если вы не очень торопитесь…
— Хорошо, — согласно кивнул Коберский; когда дело касалось кино, он всегда мог найти время и ответить на вопросы, и объяснить, и даже поспорить, а сегодня к тому же и спешить было некуда.
Мужчина протянул руку:
— Рад познакомиться. Виктор Александрович Ковин. Хирург.
Коберский ощутил крепкое пожатие сухой сильной руки и назвал себя. Ковин налил в бокал шампанское, слегка подвинул его к режиссеру, поднял свой.
— Прошу.
— Спасибо, но я не пью.
— Не понимаю, — удивился Ковин.