— Каждый ждет своего солнца, — напыщенно изрек Цаля.
— Не своего, а нашего, общего, — твердо и убежденно поправила его Лиля.
Цаля снова обнял ее, Лиля прильнула к нему, закрыла глаза и так притихла надолго, пока не миновали город. Очнулась от Цалиного восторженного возгласа:
— Смотри, чудо какое!
Подняла голову. Через мокрое стекло, сквозь негустую пелену дождя вдоль шоссе круглились беловато-лиловые облачка, крупно застывшие на земле.
— Что это? — спросила пораженная Лиля.
— Алыча цветет.
Когда въехали в Фирюзинское ущелье, дождь перестал. Серовато-коричневые скалы с редкими ростками светло-зеленой травы и бурьяна на узких тропках, неизвестно когда и какими смельчаками протоптанных, мокро и тускло блестели; кое-где по шершавым желобкам еще текли почти невидимые змейки ручейков, и величественное ущелье тихо, даже как-то домовито шуршало от их торопливого, юркого движения. А вскоре зеленым весенним блеском вспыхнула перед глазами долинка с бурлящим, бьющимся о камни потоком, с прижавшимся к нему небольшим селеньицем.
Цаля попросил шофера остановиться, и они вышли из машины. Пахло дождем, травой и сладковатым дымком. У края потока стоял мальчишка в тюбетейке, в длинном брезентовом плаще и кедах, опираясь на суковатую палку, будто старик на посох. Неподалеку, присев на корточки у тазика, перебирала тюльпаны девчушка. Она исподлобья поглядывала на Цалю и Лилю, подходивших к ней в обнимку. Глаза у девчушки хитроватые, любопытные.
— Продаешь тюльпаны? — спросил Цаля.
— Да, — кивнула та и поднялась.
Цаля протянул ей полтинник, девчушка к уже связанному букетику добавила еще несколько цветков и, улыбаясь, не вставая с корточек, подняла букет над головой.
— Спасибо, — как-то осторожно, будто они стеклянные, взяла тюльпаны Лиля.
— Как называется этот ручей? — спросил Цаля у паренька.
Не меняя позы, тот гордо ответил:
— Это не ручей, это — рэка!
— Правильно, река, — согласился Цаля и подумал о том, что для этого туркменского мальчика бурлящий поток, питающий его землю, дающий жизнь цветам и травам, действительно является такой же рекой, как для сибиряков Енисей или Иртыш, как для русских Волга, как для украинцев — Днепр.
— А это ваша жена? — вдруг поднялась и, буравя черненькими, искрящимися любопытством глазенками пришельцев, спросила девочка.
— Пока еще нет. Эта тетя не хочет выходить за меня замуж, — серьезным тоном пожаловался Цаля.
— Почему же вы ее обнимаете?
— Потому что люблю.
Девчушка захихикала и закрыла лицо мокрым платком.
— Ну что ты такое говоришь ребенку!
Лиля вдруг сердито сняла его руку с плеча и пошла к машине:
Таксист рассмеялся и заискивающе сказал:
— За такую девушку большой калым придется платить.
— А теперь калым отменен, — обернулся в сторону машины мальчишка.
— Все грамотные стали, — вздохнул шофер и резко нажал на газ.
— Мой калым тебе, Лилька, — вся моя грешная жизнь.
— Калым дают не невесте, а ее родителям, а жизнь свою ты уже тысячу раз роздал другим, — снова прильнув к его плечу, пошутила Лиля.
— Неправда, есть еще порох в пороховницах, — вдруг обозленно возразил Цаля.
— Обиделся? — Лиля закурила и направила на Цалю струйку дыма.
Он откинулся на сиденье и промолчал.
— Обиделся, — глубоко затягиваясь, заключила Лиля, и уже всю дорогу они молчали.
Машина въехала в поселок, шофер зарулил на площадку у небольшого ресторанчика.
— Приехали к Семи братьям, — сообщил своим пассажирам.
Выйдя из машины, они увидели у знаменитой чинары уже не менее знаменитую кинозвезду Веру Потапову, заменившую в фильме Галину Коберскую, и звезду восходящую — Мишу Григорьева. Миша был на полголовы ниже ее ростом, и когда они снимались в кадре рядом, Вера надевала туфли на низких каблуках. Сейчас же она надела туфли на высоких каблуках, и Миша, стоя с ней рядом и видя, как десятки глаз праздно шатающихся курортников с любопытством рассматривают их, изо всех сил тянулся вверх, чтобы казаться выше. У него даже шея удлинилась, отчего он стал похож на молодого петушка, готового вот-вот захлопать крылышками и закукарекать. В руках у Веры Потаповой, как и у Лили был букетик тюльпанов, купленных, видимо, там же, в долинке над потоком. Вот Григорьев что-то шепнул Потаповой, она наклонилась и положила на вздувшиеся под землей корни чинары букетик цветов.
— Ах, черт, нас опередили! — с веселым возмущением сказал Цаля. — Ведь это была моя идея — подарить чинаре тюльпаны. И сказал я об этом только Мише, у него ведь фантазии ни-ни. Но воспользовался… А Вера и рада: ох, как эффектно это выглядит! Кто-то даже фотографирует их…