— Снова дождь — теперь уже с песочком! — весело, будто это его обрадовало, кивнул на стекло Осеин.
— С песочком, — ответил Саид. — Это у нас бывает.
Осеин снова повернулся к Скляру и заговорил о деле:
— Так вот, просмотрели мы пятьсот метров вашей пленки. Могу сообщить и приятное. Брак не по вашей вине, это уже установлено. Виноват проявочный цех.
— От этого нам не легче.
— Ну, все же… Однако и материал нас встревожил, а это уже хуже. Впечатление такое, что Коберский все еще ищет, как бы нащупывает…
— А искусство — это прежде всего вечный поиск извините за банальные слова, — осторожно заметил Скляр.
— Это не банальщина, это — истина, но дело не в ней. Поиск поиску рознь, ведь он и называется поиском потому, что не всегда знаешь, в каком направлении идти. Вы, Борис Семенович, мудрый и многоопытный человек, не мне вам объяснять… — Осеин помолчал и вдруг заговорил почти с грустью. — Вот знаете, когда-то шли на эшафот ради того, чтобы утвердить искусство, а теперь некоторые готовы искусство повести на эшафот, лишь бы самоутвердиться.
— Надеюсь, это к Коберскому не относится? — полувопросительно произнес Скляр.
— Да нет, я просто к слову… Наше ведь дело — помочь, а я вот перед отъездом просмотрел сценарий и увидел, что в нем еще имеются кое-какие недотяжки…
— За свою многолетнюю работу в кино не помню еще ни одного сценария без этого, — пожал плечами Скляр.
— Причина — наша снисходительность, доброта… А частенько просто робость перед так называемыми корифеями. Меня раздражают добренькие. Меня коробит, когда кто-то нашептывает: «Поласковей, поласковей с ним, он хороший и талантливый парень». Хороший парень — это не профессия, а талант — это еще нечто абстрактное. Чтобы он приносил пользу, к нему еще многое нужно: и чутье, и понимание подлинных задач искусства, и кропотливый труд. Саид, правильно я говорю?
Осеин вдруг так хлопнул шофера по плечу, что тот даже вздрогнул, но тут же добродушно осклабился:
— Правильно, вы всегда говорите правильно и хорошо.
— Устами младенца глаголит истина, — полуобернувшись к Скляру, с иронической многозначительностью поднял палец Осеин.
Они въехали в город. Дождь перестал, и небо чуть-чуть просветлело.
— Может, еще сегодня и солнце будет? — с надеждой вздохнул Скляр.
— Ух, какая девушка пошла! — Припал к стеклу Осеин.
— У нас много хороших, — с гордостью сказал Саид.
— Много, — согласился Осеин. — Я вообще люблю Ашхабад, и девушки мне здесь нравятся. Даже нравится у них то, чего они немножко стесняются, считая, что это уродует их, — пендинки.
— Что это? — спросил Скляр.
— Такие маленькие оспинки на лице, образовывающиеся после укуса какой-то мошки. Мне они кажутся симпатичными. А знаете, что обозначает по-туркменски «Ашхабад»?
— «Город влюбленных», — быстро, со своей обычной улыбкой пояснил Саид.
— Во! — снова многозначительно поднял палец Осеин. — Город влюбленных. В прошлом году у меня здесь была одна… Беленькая, как цветущая черемуха. На Ферганской жила, ждала жениха из армии. Наверное, уже замужем, такая долго даже в Ашхабаде не засидится.
— У нас много других не замужем, — заговорщицки засмеялся Саид.
— Или вот, смотрите! — вновь припал к стеклу Осени. — Возьмем ее в массовку, Борис Семенович? Добрее буду…
— Нам с пендинками не подходят.
— Загримируете.
— Жениться вам надо, — покачал головой Саид.
— Зачем? Столько девушек вокруг… Да и не представляю себя в роли семьянина.
Когда подъезжали к гостинице, Скляр увидел Коберского и Мережко. Автор, что-то увлеченно доказывавший режиссеру, мог и не заметить машины. Коберский, конечно же, увидел ее наверняка, но даже не остановился, чтобы поприветствовать Осеина. Скляр отвернулся от окна и тяжело вздохнул.
7. Психологическая несовместимость
На площадке второго этажа Мережко и Коберский расстались. Александр пошел к себе, а Коберский остановился у перил и некоторое время смотрел вниз, в лестничный пролет, откуда хорошо был виден вестибюль первого этажа и куда как раз вошли Скляр с Осенным.
— А когда начинали съемки, разве тарелку не били? — спрашивал Осеин.
— Нет, Аникей Владимирович был против.
— Ах, они-с были против? Ну уж этот Аникей Владимирович… Нарушить такую традицию! Это даром ему не пройдет, бог его накажет, попомните мое слово, — добродушно рокотал иронический голос Осеина — голос, которого не мог слышать без раздражения…