Как-то, когда одной из собак почему-то не было — на проволоке висела лишь ее цепь, мальчишка все же решился проникнуть дальше того уголка, где стоял теперь уже пустой, полузасыпанный мусором бассейн. Шел он осторожно, посматривая по сторонам и оглядываясь, однако тут же наткнулся на человека. Мелькнуло трусливое: «Охранник!» Форма у этого дяденьки была подходящая: кирзовые сапоги, гимнастерка, галифе, причем все поношенное, выгоревшее. Ко всему еще и усы, в то время их мало кто носил, разве что старики да охранники.
Усатый держал руки в карманах и, чуть-чуть кривя улыбкой губы, спросил насмешливо:
— Ну, че уставился?
— Заблуди-и-ился, — протянул мальчишка первое, что нашлось из арсенала спасительных слов.
— Заблудился? В трех-то соснах? — Мужчина вынул руки из карманов, засмеялся и кивнул на сосны: их в этом месте действительно было три.
Мальчишка молчал.
— Знаю я вас, — хмурясь, сказал усач, — говори лучше правду, зачем тут шастаешь, коробки от пленки нужны или еще что?
— Ей-богу, дядя охранник, заблудился, — уже чисто по-одесски, просительно оправдывался мальчишка.
— Охранник? — снова рассмеялся тот. — Я похож на охранника? Нет, брат, ошибаешься… Костюм-то у меня солдатский, солдат я, хотя и бывший…
Мальчишка, поняв уже, что опасность миновала, спросил сочувственно:
— На «губе», что ли?
— О, да ты, браток, грамотный, знаешь даже, что такое «губа»?
— Читал.
— Но почему я похож на солдата, которого посадили на «губу»?
— Без погон и без ремня.
— И-и-ить ты, даже такое тонко знаешь. А на студию-то все же зачем, а?
— Просто посмотреть, — со вздохом сознался мальчишка. — Мне тут один пообещал показать, да вот уехал.
Они уселись под соснами на большом камне, подбитом сухим беловатым лишайником. У изножий деревьев сквозь плотную осыпь сосновых игл пробивалась редкая, жесткая, как и хвоя, трава. Усач вырвал травинку и, пожевывая ее, внимательно посмотрел на мальчишку:
— Вот теперь верю. Я привык, чтобы мне правду говорили ребятки. Директором школы когда-то работал…
— Вы-ы-ы? — снова уловив в глазах усача насмешку, со смелой недоверчивостью переспросил мальчишка.
— Не веришь, не похож?
— А почему солдат? Директор, если и пойдет служить в армию, то обязательно офицером будет.
— А вот я, брат, совсем другой. Рядовой я, может, когда-нибудь еще и генералом придется, а пока что — рядовой. Тебя-то как зовут?
— Аник.
— Ить ты, выходит, тоже воин. Аника-воин. Знаешь? Слыхал про такого?
— Читал. А вас как?
— Меня? Федором меня зовут.
— А отчество?
— Отчества пока что у меня нет, я еще молод, но будет, со временем будет, как и у всех…
Из-за дальней беседки вдруг появился какой-то юркий мужчина и крикнул:
— Василь! Васенька, вечно ты уединяешься. Мы тебя уже ищем, пора гримироваться.
— Ну, бывай, — протянул руку мальчишке Федор-Василь. — Приходи сюда завтра в это же время, может, что и удастся показать…
Хотя артист, как уже понял мальчишка, не назвал своего настоящего имени и, по детским понятиям, обманул его, Аник все же почему-то поверил, что тот сдержит слово, придет и обязательно покажет ему киностудию. Не поколебалась в нем эта вера даже тогда, когда артист не пришел вовремя на следующий день. Ждать пришлось долго и не под теми соснами, где они сидели в первый день, а у границы студии, на июньском солнцепеке; к соснам он пройти не смог — все собаки оказались на месте.
Уже и солнце стало скатываться к горизонту, когда мальчишка наконец услышал:
— Эй, Аника-воин, ты еще ждешь?
— Жду, — обрадованно подскочил тот.
— Ну, пошли, коли ждешь.
Артист подал мальчишке руку, помогая взобраться на крутизну подъема. Тут же, гремя цепью, подбежала собака, но не залаяла. Правда, и угодливо хвостом не помахивала, просто смотрела настороженно и испытующе, как всегда смотрят сторожа.
— Не укусит?
— Нет, — рассмеялся Василь, — если со мной — не укусит. Давай немного вот тут, где вчера, посидим. Люблю я это местечко.
— Почему? — удивился мальчишка, недоуменно разглядывая камень, подбитый, словно мехом, белым, высохшим на солнце лишайником.
Артист усмехнулся:
— Малость Алтай мне напоминает… Там у нас и сосны, только побольше этих и поветвистее, и камень тоже… но покрупнее. Знаешь Алтай, слыхал?