— Помогите! — рыдающим голосом крикнул он.
Мережко и Нина с готовностью поднялись, испуганно и выжидающе глядя на актеров. Только Цаля и Мишульская, даже тогда, когда у Веры Потаповой потекли из глаз слезы, остались насмешливо спокойными, улыбчиво и снисходительно посматривали на всю эту сцену.
— Что случилось? — встревоженно спросил Мережко.
— Помогите, с голоду помираем! — уже тише произнес Григорьев, положив Веру на диван, сам обессиленно уселся рядом.
Все рассмеялись, лишь Нина, прижав руки к груди, молвила тихо, все еще не придя в себя:
— Ужас, как напугали!..
А Миша говорил с натуральным возмущением и обидой в голосе, поглядывая на орудующую гребнем, приводящую в порядок прическу Потапову:
— А нам не до смеха, правда, помираем от голода!
— Страх, как мы настрадались, — вставила Потапова, устало откидываясь на спинку дивана.
— Ушли бы спать, завтра ведь съемки, но голод не тетка, а ни у меня, ни у Веры ни крошки в номере. Думали купить чего-нибудь на обратной дороге, а вышло так, что обратной дороги не оказалось…
— Как это не оказалось? А какой же дорогой вы сюда приехали? — нетерпеливо дернулся Цаля. — Договаривай скорее, кофе стынет!..
— Так прекрасно начинался этот день, — жаловалась Вера, — мы столько объехали, столько повидали, а после полудня помчались в горы. Какие бескрайние поля тюльпанов мы увидели, они тянулись до самой границы и дальше — в Иран…
— А есть мы уже хотели, тюльпанами ведь не закусишь, — перебивал Миша. — Бегом бежали от этой красоты вниз к дороге, где нас ожидало такси. Сели, а машина дернулась раз, другой — и точка. Открыл шофер капот, копался в моторе часа два. Но это еще что, это еще ничего… А вот только отъехали с километр, даже на главную трассу еще не вышли — бац! Скат лопнул. Таксист закурил и сидит, спокойно песенку мурлычет. «Чего сидишь, артист? — спрашиваю. — Меняй скат, уже темнеет». — «Нечем менять, — отвечает, — нету ската». — «Как нет? Ты что, дегенерат, — без запасного ездишь?» — «Почему без запасного, даже обязательно с запасным, — отвечает. — Но у меня сегодня уже и запасной прокололся. Невезучие пассажиры целый день попадаются…» — «Так что же будем делать?» — «Ждать», — отвечает. «Кого и сколько ждать?» — «Кого-нибудь, а сколько — один аллах знает. Тут редко ездят. Да и чего вам-то особенно волноваться? Это мне надо — у меня план. И потом я один, мне скучно, а вы вдвоем, и такая красивая пара. Идите собирайте тюльпаны — погода к вашим услугам, дождик перестал…»
— Ну, положим, насчет красивой пары он не говорил, приврал ты, Мишенька, — вставила Потапова.
— Говорил, — отмахнулся Григорьев, — ты нервничала и прослушала. Идите, говорит, собирайте тюльпаны…
— Короче, выручили нас пограничники, — снова перебила Потапова. — Отличные ребята! Узнали нас… Сначала отвезли на заставу, куда-то позвонили, а потом в город на газике доставили.
— А таксист как же? — сочувственно спросила Нина.
— А о нем тоже позвонили в таксопарк.
— За благополучное прибытие! — поднял рюмку Цаля.
— Да погоди ты, поесть бы чего-нибудь вначале, — отмахнулся от него Григорьев.
— Ну, так давайте к столу, — засмеялась Мишульская. Она уже нарезала на тарелку батон и его тонкие ломтики намазала кабачковой икрой.
— У-у-у, царская еда! — подсаживаясь к столу и шаря по нему голодными глазами, рычал Григорьев. Но и о Вере не забыл, протянул ей руку, усадил рядом. — Садись, Вера, бедная моя… Вы не можете представить… Сунулись в один ресторан — полно народу, не пускают. «Да это же сама Потапова! — кричу швейцару. — Одна-единственная на всю страну!» — «Иди, пьянчужка, — отвечает мне швейцар, — у нас только в ресторане три Потаповых…»
— Верочка, за тебя, — потянулся к ней рюмкой Цаля.
— Спасибо, — она чокнулась с ним и поставила рюмку, принялась за редиску с крабами и кофе. — У-у-у, вкуснятина!
Цаля отпил только треть рюмки.
— А Цаля-то, Цаля — глядите, не пьет! — удивленно воззрился на его рюмку Григорьев, жадно проглатывая ломтик батона с икрой.
— Ты Цалю не трогай, — рассердилась Мишульская. — Цаля сам знает, что ему делать.
Цаля с улыбкой потягивал из крохотной чашечки кофе, блаженно поглядывая на рюмку.
— Он пьет вприглядку, — вдруг расхохотался Григорьев.
Его смех подхватили, а потому и не слыхали, как в номер вошел Леня Савостин.