— Подходит? — с улыбкой поглядел на него директор.
— Подходит, — улыбкой на улыбку ответил Жолуд, — подходит на роль повара, по повара мы еще не ввели в сценарий. А вот актера на роль молодого симпатичного официанта в эту минуту, когда мы с вами приятно беседуем, ждет вся группа…
— Ну что ж, тогда выбирайте сами. — Директор положил альбом на колени Жолуда.
Виталий сразу же нашел того, кто был нужен.
— С ним придется трудновато, — вздохнул директор. — Он у нас на главных ролях, а на пятницу, субботу и воскресенье заменять его менее талантливым дублером театр не согласится, сбор и престиж для нас, как вы понимаете, играет немаловажную роль.
— А мы его на эти дни брать и не будем, мы его снимем сегодня.
— Ну, в таком случае, пожалуйста. — Директор вырвал из настольного блокнота листок, написал на нем адрес, тихо добавил: — Об условиях вы договоритесь с ним сами…
Жолуд, беря листок, взглянул на часы. На всю операцию ушло ровно сорок минут, еще через двадцать он привезет актера в кафе. Виталий был уверен, что Коберский похвалит его, и настроение у него стало еще лучше.
— Куда едем, начальник? — привычно спросил у него Саид.
Жолуд назвал адрес и тут же спросил раздраженно:
— Почему ты называешь меня начальником?
Саид улыбнулся, пожал плечами, подумал немного и ответил очень серьезно:
— Вид у тебя, Виталий, всегда такой… важный, как и у большого начальника. Не обижайся. Не хочешь — не буду так называть, я не умею обижать людей.
Жолуду была приятна эта простодушная лесть Саида, но, вместе с тем, слова шофера чем-то покоробили его, поэтому он промолчал нахмурившись. Саид, видимо, понял это и спросил уже несколько заискивающе:
— Ты учился в школе, наверное, очень хорошо?
Жолуд учился хорошо, но где-то прочел, что большинство великих людей учились в школе неважно. Сказал небрежно:
— Плохо я учился, Саид…
— А я своему сыну говорю: учись на «отлично», а то человека из тебя настоящего не выйдет. Правильно я говорю?
— Правильно. Но не все зависит от хорошей учебы. Много в жизни зависит от везения, от таланта…
— И это верно, — вздохнул Саид. — Мы с начальником нашей автоколонны в один класс ходили. Верблюд верблюдом был. А потом как пошел, как пошел… Правда, так и остался глупым человеком. Приехали!
Актер, которому позвонил директор театра, уже ждал их у подъезда, стоял под зонтиком, высокий, молодой, модно одетый.
— Вот и он, — довольным голосом сказал Жолуд.
Саид причмокнул языком и восторженно покачал головой:
— Красивый парень, на тебя похожий.
15. Леня и лев
Актер сразу же хорошо забегал по кафе. Как отличный слаломист, лавировал он между столами, виртуозно перебрасывал с одной руки на другую тяжелый поднос, уставленный дюжиной бутылок и еще какой-то бутафорией Единственным недостатком актера было то, что, играя, он пучил глаза да слишком театрально, на старинный лакейский манер, склонялся над столиками и говорил так, как говорят на сцене: хорошо поставленным голосом, слышным не только партеру, но и задним рядам галерки.
— Он не говорит, а изрекает, слишком много дешевого пафоса в голосе, — морщилась, хватаясь за наушники, Мишульская. — Да поубавьте же ему голос, он оглушит меня!
— Исправим, Лиля, — отмахивался Коберский.
Актер ему нравился, он оказался человеком способным и после нескольких коротких репетиций уже и глаза не выпучивал, и говорил человеческим голосом. Коберский был доволен, Мишульская тоже удовлетворенно молчала, но вот Лене Савостину пришлось туговато: акселеративно высокий актер из некоторых точек просто не мог полностью попасть в кадр — срезалась голова. Леня таскал по кафе камеру, злясь на тесноту помещения, покрикивая на осветителей, которые уже порядком взмокли, но по воле оператора безропотно таскали по залу тяжелые диги и все, что могло светить. Но все, что светит, как известно, и греет. В кафе стало так жарко, что у актера, привыкшего к лунно-холодному свету рампы, по лицу струился пот, да и сам Леня уже давно то и дело подносил к своему узковатому лбу аккуратно сложенный платок, пахнувший бензином от зажигалки.
Иногда Леня садился на скользкий пластиковый стул рядом с камерой, долго и, казалось со стороны, тупо смотрел на актера. Но все молчали, никто не торопил Савостина: все знали, что он что-то придумывает, что-то на ходу изобретает, что под его узким лбом напряженно работает талантливый мозг, а глаза — небольшие, круглые, со свинцовым отливом, как монеты, цепкие, — видят то, чего не видит никто из людей в этом кафе, где воздух уже прогрелся до температуры мартеновского цеха.