Земля внизу была горячей, как печка, – бесплодная равнина, покрытая вперемежку красными, желтыми и оранжевыми полосами, – и фэксы в поле зрения Морисси больше не попадали. Но вот начались первые зубчатые предгорья Олимпа, – равнина кончилась. Морисси уже видел саму гору, вздымающуюся, словно черный клык, к тяжелой, низко нависшей и закрывшей собой полнеба, массе Арго. Он не отважился приблизиться к ней. Гора была священной и внушала ужас. Исходившие от нее горячие потоки воздуха могли волчком, как сбитую муху, швырнуть его флиттер наземь, а умирать Морисси еще не собирался.
Он снова полетел на север, держа курс к полярному региону. Показался Кольцевой Океан, свернувшийся клубком за полярными берегами, словно огромный змей, удушающий свою жертву-планету. Морисси рванул свой флиттер ввысь, туда, где он мог находиться в наибольшей безопасности и откуда можно было взглянуть на Дальний, в атмосфере которого струились белые реки углекислоты, а долины наводняли озера сжиженных газов. Он чувствовал себя словно шесть тысяч лет назад, когда он вел в этот суровый край отряд геологов. Как серьезны все они тогда были, проверяя ошибочные данные и пытаясь определить результаты, к которым могло бы там привести землетрясение. Словно это имело какое-то значение! Чего ради он бился?
Ради чистого знания, чистой науки? Возможно. Но каким несерьезным казалось ему все это сейчас. Конечно, с тех пор прошла целая вечность. Тогда он был гораздо моложе, жил совсем другой жизнью. Морисси собирался побывать в Дальнем, хотел сказать формальное прости ученому, которым он когда-то был, но передумал. Зачем? Он уже и так со многим простился. Морисси повернул на юг и долетел до Северного Мыса, расположенного на восточном побережье, облетел дивный по своей красоте изгиб Больших Каскадов и приземлился на посадочной полосе в Чонге. До землетрясения оставалось полтора месяца и два дня. В этих высоких широтах близнецы-солнца казались тусклыми, бледными, несмотря на Воскресенье. Даже гигантский Арго казался отсюда каким-то сморщенным. Проведя десять лет в тропиках, Морисси почти совсем забыл вид северного неба. Но разве не было трех десятков лет жизни в Чонге? Однако теперь, когда время сжалось до предела, эти тридцать лет казались мигом.
Вид Чонга тяжело подействовал на него: слишком много ассоциаций, слишком печальны воспоминания. Но он держался как мог до тех пор, пока не увидел всего этого… Ресторан, в который они с Надей пригласили Поля и Даниэля, чтобы отпраздновать их союз; дом на Владимирской, где они жили; геофизическую лабораторию и павильон для лыж сразу за Каскадами. На всем лежал отпечаток его переживаний.
Город и его окрестности были совершенно пустынны. День за днем Морисси бродил взад и вперед, оживляя в памяти время, когда Медея жила такой полной жизнью. Славное времечко! О том, что землетрясение произойдет, знали все, вплоть до часа, но никто не придавал этому значения, кроме разных чудаков и невротиков, никто о нем не вспоминал. Но вдруг все сразу вспомнили. И вокруг все резко изменилось.
В Чонге Морисси не стал смотреть кубы. Сам город, каскады серебристых горячих крыш которого излучали сияние, казался ему огромным кубом, буквально кричащим о том, что с ним здесь когда-то происходило.
Когда стало совсем невмоготу, он решил продолжить полет и отправился дальше на юг, огибая по кривой восточное побережье. До землетрясения оставалось четыре недели и один день.
Его первой остановкой был Остров Медитации, служивший своеобразным трамплином для тех, кто хотел повидать расположенные в Дальнем причудливые и постоянно обновляющиеся ледяные скульптуры Вирджила Оддума. Миллиард лет назад прибыли сюда четверо новобрачных и уехали, смеясь и обнимаясь, на аэросанях, чтобы увидеть одно из чудес искусства, которыми славилась Медея. Морисси нашел будку, где они останавливались. Она совсем потеряла вид, крыша ее покосилась. Он подумал было провести на Острове Медитации ночь, однако через час уже покинул его.
Пролетая над тропиками, он снова видел десятки шаров, плывущих по воздуху в сторону океана, и фэксов, влекомых в глубь материка непонятным ему ритуальным чувством.