Так почему же Лу сказал то, что сказал?
«Джесс — единственная ниточка, которая соединяет тебя с памятью о Саре. Если ты задашь ей этот вопрос, будь готов сказать „до свидания“».
Джесс накрыла его руку своей и легонько сжала. Что бы он ей ни сказал, она разделит с ним его боль и, как уже бывало во времена их брака, поможет ему найти выход из сложившегося положения.
— Скажи мне, — попросила она.
— Он отрицал, что имеет какое-то отношение к случившемуся.
— Тогда чему ты удивляешься?
— Я думал, что он у меня в руках. Видела бы ты его лицо! Он ведь умирает там.
— Хорошо, — сказала Джесс, пожимая его руку. — Очень хорошо.
ГЛАВА 32
За месяцы, прошедшие после исчезновения Сары, Майк привык к тому, что телефон может зазвонить в любое время дня и ночи. И когда раздалась звонкая трель, он просто повернулся на бок и взял с тумбочки трубку, ожидая, что звонит Джесс, Меррик или еще какой-нибудь придурок, которому нечем заняться, кроме как позвонить с платного телефона с очередной байкой о том, что он-де видел Сару или же знает, что с ней сталось.
Но это оказалась Роза Жиро.
— Это Тед, — хлюпая носом, сообщила она.
Майк сел на кровати. Он знал, что ее муж перенес уже три сердечных приступа, последний из которых едва не убил его.
— Он принял предложение занять должность руководителя исследовательской программы в Калифорнийском университете в Сан-Диего.
— Тогда почему ты расстроена?
— Он принял предложение, не посоветовавшись со мной.
В этом не было ничего удивительного. Майк никогда не встречался с Тедом Жиро лично, а видел его лишь на фотографиях. Тот был настоящим медведем, с окладистой густой бородой и в очках в толстой роговой оправе. Инженер-химик по образованию, Тед, по словам Розы, большую часть времени проводил или на работе, или запирался в подвале их дома, где у него было нечто вроде лаборатории. Если верить Розе, он был бесчувственным чурбаном, настоящим сухарем и букой.
— Я сказала ему, что никуда не поеду, не могу бросить дом, — пролепетала Роза и откашлялась. — И знаешь, что он мне ответил? Он сказал: «Поступай, как знаешь, Роза, но я уезжаю». Он так меня наказывает. Точно так же, как с обеденным столом. Помнишь, я рассказывала тебе, что приглашала отца Джоуну к нам на обед?
— Помню.
— Он сидел за нашим столом рядом с Эшли и другими детьми, а потом, после его ухода, Тед всякий раз говорил мне, что, по его мнению, Джоуна — очень странная личность. Я отвечала Теду, что он ведет себя глупо. Тед ведь не ходит в церковь. Он называет религию очковтирательством. И когда он начинал говорить об отце Джоуне всякие гадости, я просто отмахивалась от них, чем приводила Теда в ярость.
Роза всхлипнула. Майк представил ее сидящей в одиночестве в темноте, закутанную в халат и со скомканной салфеткой в кулаке.
— Тогда все было по-другому, — продолжала она. — У нас по-прежнему хороший район, но в те времена мы знали всех соседей. Наши дети росли вместе. Они катались на велосипедах где хотели. И когда ты записывал своего ребенка на программу продленного дня в церкви, тебе и в голову не приходило беспокоиться о том, что священники могут растлить его, или что Церковь будет покрывать святых отцов. Даже когда полиция сообщила мне, что они нашли туфельки Эшли в кабинете Джоуны, когда рассказали мне о том, что он сделал в Сиэтле, я защищала его и заявила Теду, что этому должно найтись какое-то разумное объяснение. Вы ведь не подвергаете сомнению священников. И не сомневаетесь в Церкви. А я принимала этого человека у себя дома. Я поверяла ему свои прегрешения. Я доверяла ему. — Роза вновь всхлипнула. — Знаешь, Тед ведь так и не простил меня.
Роза часто и подолгу говорила об исчезновении дочери, но ни словом не обмолвилась о том, как это повлияло на ее отношения с мужем. Майк всегда считал, что они выступают единым фронтом, объединенные общей скорбью и любовью к ребенку, стремясь найти способ жить дальше.
— И знаешь что, Майкл? Тед прав. Он прав. Матери полагается защищать своих детей. Все признаки были налицо, но я предпочла не замечать их.
— Ты ни в чем не виновата, — сказал он и тут же пожалел о своих словах. Он бы взял их обратно, если бы мог. Он изрек избитую банальность, которую столько раз приходилось слышать ему самому. Сколько раз он сам не обращал на них внимания и гнал их от себя? Сара одна поднялась на вершину Холма — в этом был виноват он, и только он. Можно сколько угодно извиняться, но от этого ничего не изменится. Словами горю не поможешь.