Давно уже Григорий не чувствовал себя таким окрыленным. Наконец-то он свободен от бремени, тяготившего его все эти годы! Загадка писем из виниловой сумочки и стихотворений Виктора Ельсина утратила свою остроту. Григорий, наверное, так никогда и не узнает, читал ли поэт эти письма, позаимствовал ли из них образы для последних своих стихов. Теперь это неважно. Куда важнее то, что Григорий наконец-то понял: эти письма ценны сами по себе. В них заключена чья-то жизнь, неважно чья; важно, что письма эти искренние, подлинные. Вполне возможно, он никогда не сможет со стопроцентной уверенностью сказать, кто написал их. Ничего. Теперь Григорий знал: неуверенность — часть тайны жизни. Рядом с неуверенностью всегда соседствует уверенность в любви — к Кристине, а теперь к Дрю, уверенность в настоящей дружбе. Конечно, можно снова заняться сравнительным анализом писем и стихотворений, если не для публикации, то хотя бы для самого себя, но это уже неважно. Интересно, даже интригующе, но не жизненно важно, как прежде. Теперь он свободен!
Повернувшись к столу, он взял переданную Дрю тонкую тетрадь. У него оставалось свободным с четверть часа. Потом, в обеденный перерыв, надо будет кое с кем встретиться. Если почерк разборчивый, то на беглое прочтение времени хватит.
Каллиграфия — типичная для советской школы. Полей нет. Писавший использовал каждый дюйм бумаги.
Я пишу этот дневник для Элли, моей дочери, которой сегодня исполнилось два дня отроду.
Я родился в 1910 году в селе на севере Украины, недалеко от города Сумы. Село мое было довольно большим, хотя любой чужак, ступивший на его улочки, сразу же бросался в глаза. Мы жили в относительном отдалении от больших городов и маленьких местечек. Если нас не искали специально, то найти мое село было совсем непросто. Красивые места. Помню, как высокие старые деревья смыкали свои кроны над головою, а я ехал по пыльному шляху. Зимы иногда выдавались холодными, но наступал март, и зеленые побеги пробивались из земли, наполняя душу надеждой на скорое чудо весны.
Я доучился только до шестого класса. Отец умер, и маме понадобилась помощь — моя и моих братьев. Жаль! Мне нравилось учиться в школе, нравилось читать и писать. Помню, у нас в школе почти не было книг и только один учитель, который обучал нас всему, что знал сам. Наша семья постепенно выбралась из бедности. Нам везло. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, мы взяли в аренду еще больше земли и даже смогли нанять работников на время жатвы. Дела шли все лучше и лучше. Лишних денег не было, но наша семья всегда ела досыта. Я был старшим мужчиной в семье, ее главой, так сказать. Я построил сарай и нанял еще работников. Я не любил приказывать, поэтому, когда возникали проблемы, писал им шутливые записки и стишки.
Григорий улыбнулся. Этот мужчина тоже был в некотором смысле поэтом. Удивительно, что по прошествии стольких лет Григорий может «услышать» голос этого человека, человека, без которого не родилась бы Дрю.
Затем до нас начали доходить слухи о крестьянах, которых вынуждали отдавать свою землю, лошадей, а иногда даже и дома, и работать в колхозах. Мы слышали об этой напасти, но до нас она пока еще не дошла. Я начал беспокоиться о будущем. Что делать, если у нас отберут землю? Весной, когда мне исполнился двадцать один год, в наше село приехали люди и раскулачили самых богатых селян Шевченко и Ильичева. У них отобрали большую часть нажитого трудом добра, а самих вывезли вместе с семьями. Жители села были напуганы и разозлены поведением пришлых. Я сам ходил на несколько сходок, где мы решали, что делать, если они вернутся.
Прошло два года, и они вернулись. Нам приказали сдать все зерно, скот и сельскохозяйственный инвентарь. Мы сопротивлялись, но пришлые отобрали нашу землю и выгнали нас из хат. Раскулаченных погнали на север, в Сибирь. Маме, моим братьям и их семьям разрешили ехать вместе, а меня арестовали как главу хозяйства и опасного контрреволюционного активиста.
Мама умерла по дороге. Стояла зима, и выкопать могилу оказалось невозможным. Когда конвоиры убедились, что мама мертва, они приказали братьям бросить ее на обочине дороги, словно мешок гнилой репы. Братья сообщили мне об этом в письме.
Дорога на север заняла много времени. До этого я никогда не ездил на поезде. В трудовом лагере я оказался в компании других политических преступников. В бараке со мной жил Лев, парень неплохой, но не их тех, кого захочешь иметь в качестве близкого друга. Мы не знали, где находимся. В лагере работало много финнов, поэтому мы решили, что недалеко граница с Финляндией.